ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ДЕФИНИЦИИ «ЗДОРОВЬЕ СТУДЕНЧЕСКОЙ МОЛОДЕЖИ» В НАУЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Для изучения поднятых вопросов необходимо вывести главные определения. Рассмотрим для начала определения молодежи, так как выделения возрастных рамок многообразны.

В.Т. Лисовский одним из первых выдвинул определение молодёжи в 1968 году: «это поколение людей, проходящих стадию социализации, усваивающих образование, профессиональные, культурные и другие социальные функции».

Фрисом были предложены границы молодежного возраста в интервале от 11 до 30 лет, для которых характерен ограниченный доступ к значимым экономическим, социальным и культурным ресурсам [1].

Современные возрастные рамки молодежи – это от 14-16 до 25-30 лет. Молодёжь – поколение людей, проходящих стадию социализации, усваивающих образовательные, профессиональные и гражданские качества и подготавливаемых обществом к выполнению взрослых ролей.

В ювенологии принято считать, что молодежь ограничивается возрастом от 11 до 29 лет: «Возрастные характеристики молодежи как социально-демографической группы исторически и социально обусловлены и в настоящее время включают в нашей стране период с 11-17 до 29 лет» [2; 93].

Молодежь — это специфическая социально-демографическая группа в структуре общества, выделяемая на основе определенных, присущих только ей характерных однородных признаков, являющаяся активным участником социальных взаимоотношений и на определенных этапах своего становления являющаяся объектом или субъектом общественного воздействия [3; 14].

Уточним теперь, что же обозначает студенчество — учащиеся высших учебных заведений. Термин «Студенчество» обозначает собственно студентов как социально-демографическую группу, характеризующуюся определённой численностью, половозрастной структурой, территориальным распределением и т. д.; определённое общественное положение, роль и статус; особую фазу, стадию социализации (студенческие годы), которую проходит значительная часть молодёжи и которая характеризуется определёнными социально-психологическими особенностями.

Студенческая молодежь является частью молодежи как социально-демографической группы и, соответственно, характеризуется определенными признаками, присущими ей, при всем том, что сама студенческая молодежь также имеет ряд признаков, отличающих ее от молодежи в целом.

Среди специфических характеристик, отличающих студенческую молодежь, следует выделить, прежде всего, следующие: учебная деятельность, связанная с подготовкой к избранной профессии; принадлежность к одному возрасту, что чрезвычайно важно ввиду того, что с возрастом связано и своеобразное восприятие мира, психофизиологические особенности личности. В.И. Филоненко отмечает, что современное студенчество в большей степени дифференцировано, нежели интегрировано, и изначально разделяющими студенческую молодежь свойствами являются их этнокультурная принадлежность и избранная профессия [4; 108].

Студенческая молодежь не занимает самостоятельного места в системе производства, студенческий статус является заведомо временным, а общественное положение студенчества и его специфические проблемы определяются характером общественного строя и конкретизируются в зависимости от уровня социально-экономического и культурного развития страны, включая и национальные особенности системы высшего образования.

Здоровье молодежи – одна из важных социальных ценностей нашего общества. Сохранять и укреплять его – это и жизненная необходимость, и нравственный долг каждого молодого человека. Здоровый образ жизни – личное, глубокое убеждение человека и уверенность в том, что другого пути к здоровью нет, реализации своих жизненных планов, обеспечение благополучия для себя, своей семьи и общества не существует.

Рассмотрим теперь, что же вкладывают в понятие «здоровье».

Здоровье – это воспитание санитарно-гигиенической культуры и культуры в широком смысле этого слова: воспитание культуры труда и отдыха, потребления, общения, поведения, культуры межличностных отношений.

Проанализируем «здоровье студенческой молодежи» через призму теорий таких социологов, как Э.Гидденса, Э.Хабермаса, П.Бурдье.

Энтони Гидденс является представителем теории структурации. Отправной пункт предлагаемой им парадигмы достаточно прост. Гидденс считает, что ни структура, ни действие не могут существовать независимо друг от друга. Можно говорить о том, что здоровье – это структура и таким образом она неразрывно связана с действиями – факторами, которые в свою очередь влияют на него. Здоровье не существует само по себе, оно объединено с носителем, с личностью и социальной группой – в данном случае в ее роли выступает студенческая молодежь. Молодые люди своими действиями могут трансформировать свое здоровье, изменять его, влиять на него. В соответствии с теорией структурации, предмет исследования – «социальные практики, упорядоченные в пространстве и времени». Они не являются раз и навсегда данными, неизменными. Так, социально-экономические факторы, влияющие на состояние здоровья молодежи в разных странах, в разных исторических периодах различны, они типичны в определенный промежуток времени, таким образом, на них идет влияние и это поддается изучению и типизации.

Эрген Хабермас является представителем теории коммуникативного действия. В обществе существуют две системы жизни: системный мир и жизненный мир.

Они взаимосвязаны и стоит их рассматривать в единстве. Здоровье – это частная жизнь людей, это жизненный мир, здесь люди ведут себя как люди. А вот системный мир – государство, бюрократия, экономика – социально-экономические факторы (доход, занятость, инфраструктура, жилье, труд, характер труда и его условия) неизбежно влияет на жизненный. На данном этапе происходит колонизация жизненного мира системным, получается, что состояние здоровья подчиняется этим факторам. С одной стороны — наука развивается и влечет за собой улучшение состояния здоровья, а с другой стороны – растет чувство одиночества, те же достижения науки негативно влияют на здоровье (молодым людям на современном этапе необходимо иметь многие «чуда техники», а это влечет за собой интенсивность работы, совмещение работы и учебы, переутомление на работе…).

В теории коммуникативного действия Эрген Хабермас выделяет следующие виды:

  • стратегическое,
  • нормативное,
  • драматургическое,
  • коммуникативное.

Во время стратегического действия целью может выступать получение идеального здоровья, тогда здесь будут предприняты все эффективные средства – пропаганда здорового образа жизни, использования достижения науки для преодоления заболеваний, употребление БАДов. Во время ориентированного на нормы, все действия подчиняются правилам – чистить зубы перед сном, посещение врача раз в полгода, диспансеризация по месту работы раз в год. Драматургическое действие – каждый презентует себя сам, допустим молодой человек «косящий» от армии презентует себя как нездорового человека.

Пьер Бурдьё считает, что социальные агенты осуществляют стратегии – своеобразные системы практики, движимые целью, но не направляемые сознательно этой целью, таким образом, можно говорить о том, что хорошее здоровье является целью для студентов, тогда они как социальные агенты движутся к этой цели. Одно из базовых понятий концепции Бурдье – это «габитус». Его можно определить как систему прочных приобретенных предрасположенностей, структурированных структур, это система диспозиций. Допустим, на здоровье студента происходит влияние со стороны его труда, физический и напряженный труд подрывает здоровье формирующегося организма, могут произойти незначительные изменения в здоровье – например, растяжение связок, тогда студент реагирует на данную ситуацию и использует стандартный набор действий – например, покупает специальную мазь в аптеке, накладывает эластичную повязку.

Сегодня ценность здоровья населения понимается значительно шире, чем просто как показатель потенциала трудоспособного населения, на сегодняшний день эта категория включает в себя наряду с экономическим аспектом еще и социально-культурный, политический и моральные аспекты, а здоровье населения признано показателем уровня социально-экономического развития общества.

В соответствии с Уставом Всемирной Организации Здравоохранения под здоровьем понимается «состояние полного физического, душевного и социального благополучия, а не только отсутствие болезней и физических дефектов» [5; 1-2].

При этом под физическим здоровьем понимается текущее состояние функциональных возможностей органов и систем организма.

Психическое здоровье рассматривается как состояние психической сферы человека, характеризующееся общим душевным комфортом, обеспечивающее адекватную регуляцию поведения и обусловленное потребностями биологического и социального характера.

Социальное здоровье понимается как система ценностей, установок и мотивов поведения в социальной среде.

Однако определение понятия здоровья, данное экспертами ВОЗ, не раскрывает цель его сохранения и важность для человека. С точки зрения целевой функции здоровья, В.П.Казначеев дает следующее определение данного понятия: «Здоровье – это процесс сохранения и развития биологических, психических, физиологических функций, оптимальной трудоспособности и социальной активности человека при максимальной продолжительности его активной жизни» [6; 163].

Анализ существующих определений понятий здоровья позволил выявить шесть основных признаков здоровья:

  1. Нормальное функционирование организма на всех уровнях его организации – клеточном, гистологическом, органном и др. Нормальное течение физиологических и биохимических процессов, способствующих индивидуальному выживанию и воспроизводству.
  2. Динамическое равновесие организма, его функций и факторов внешней среды или статическое равновесие организма и среды. Критерием равновесия является соответствие структур и функций организма окружающим условиям.
  3. Способность к полноценному выполнению социальных функций, участие в социальной деятельности и общественно полезном труде.
  4. Способность человека приспосабливаться к постоянно меняющимся условиям существования в окружающей среде (адаптация).
  5. Отсутствие болезней, болезненных состояний и болезненных изменений.
  6. Полное физическое, духовное, умственное и социальное благополучие, гармоническое развитие физических и духовных сил организма, принцип его единства, саморегуляции и гармоничного взаимодействия всех его органов.

П. И. Калью в работе «Сущностная характеристика понятия «здоровье» и некоторые вопросы перестройки здравоохранения: обзорная информация» рассмотрел 79 определений здоровья, сформулированных в разных странах мира, в различное время и представителями различных научных дисциплин [7; 125]. Среди определений встречаются следующие:

  1. Здоровье — нормальная функция организма на всех уровнях его организации, нормальный ход биологических процессов, способствующих индивидуальному выживанию и воспроизводству;
  2. Динамическое равновесие организма и его функций с окружающей средой;
  3. Участие в социальной деятельности и общественно полезном труде, способность к полноценному выполнению основных социальных функций;
  4. Отсутствие болезни, болезненных состояний и изменений;
  5. Способность организма приспосабливаться к постоянно изменяющимся условиям внешней среды.

Очевидно, что определение здоровья должно отображать что-то основное, существенное для организма. Это позволило бы однозначно ограничить круг больных людей и потом изучить, отчего они заболели, какие к этому привели факторы.

В настоящее время имеется много определений понятия здоровья. В научной литературе одновременно используют не только разные определения, но и различные подходы к их формулировке. Больше всего определений, рассматривающих здоровье человека как какой-то функциональный оптимум, как гармонию всех частей организма. Такой подход имеет исторические корни.

Основные положения комплексного подхода к здоровью как к среднестатистической величине можно кратко сформулировать так:

1) состояние здоровья определяется у групп лиц с идентичными социально-экономическими условиями;

2) здоровьем (нормой) считается состояние, которое встречается у лиц, входящих в 95% доверительный интервал популяции;

3) доверительный интервал рассматривается как оптимальная зона, в пределах которой организм не переходит на патологический уровень саморегуляции.

Read more
No Comments

ВЛИЯНИЕ ПРЕПАРАТА «ЛЕЙКОЗАВ» НА КЛЕТОЧНОЕ ЗВЕНО ИММУНИТЕТА КРЫС

Постановка проблемы. Среди вирусных болезней злокачественной природы (рак крови) сельскохозяйственных животных наибольшую опасность представляет лейкоз крупного рогатого скота. Заболевание вызывается РНК-содержащим вирусом тип С семейства Retroviridae рода Deltaretrovirus. Болезнь поражает кроветворную систему и заканчивается формированием злокачественных опухолей в органах и тканях, а затем, гибелью животного [1, p. 1297–1305].

Основой борьбы с инфекционными заболеваниями является защита чувствительных животных специфическим иммунитетом [2, 544 с.]. В последнее время лейкоз КРС распространен во многих странах мира, в том числе и в Украине [3]. Наиболее эффективным методом борьбы с болезнями вирусной этиологии является защита чувствительных животных поствакцинальным иммунитетом, но такие препараты еще находятся в стадии разработки. Проблема профилактики и борьбы с лейкозом КРС остается актуальной.

Анализ последних исследований и публикаций. Социальное значение заболевания базируется на аналогичности протекания патологии у разных видов животных и людей. Хотя сегодня лейкоз КРС не отнесен к инфекционным заболеваниям антропозоонозной категории – случаев возникновения и развития непластичных процессов у людей из-за инфицирования ВЛКРС в мировой практике не зарегистрировано. В тоже время, по данным Горбатенко С.К., уже длительный период известна возможность ВЛКРС индуцировать развитие инфекционного процесса не только в организме родственных животных, но и у овец, коз, свиней, кролей, мышей, приматов. Больше того, возбудитель лейкоза КРС успешно размножается на культуре клеток человека, а скармливание обезьянам сырого молока и мяса от больного лейкозом крупного рогатого скота провоцирует непластичный процесс. Проблематика опасности ВЛКРС для человека инициируется накоплением научной информации о близкой генетической родственности возбудителя лейкоза крупного рогатого скота и вируса Т-клеточного лейкоза человека HTLV-1. Установлена гомология последовательностей между р24 ВЛКРС и главным белком р24 вируса HNLV-1; структура провирусного генома ВЛКРС сходна аналогичному показателю возбудителя Т-клеточного лейкоза человека, установлена гомологичность их pol-генов. Особенное внимание заслуживает предположение исследователей, на основании анализа геномов ВЛКРС и HNLV-1, про абсолютно обоснованное предположение относительно существования общего предшественника обоих вирусов [4, С. 807–810; 5, С. 191–197; 6, С. 14–15; 7, р. 12–21; 8 р. 1210–1248].

В Украине до 1985 г. борьба с заболеванием проводилась посредством выявления больных лейкозом животных на основе клинико-гематологических признаков. На сегодняшний день борьба с лейкозом КРС на территории Украины регламентируется соответствующим документом («Інструкція з профілактики та оздоровлення великої рогатої худоби від лейкозу»). Основным методом борьбы и профилактики с лейкозом КРС является выявление с помощью диагностических методов РИД, ИФА и ПЦР позитивно реагирующих животных. Животных изолируют, и после повторного подтверждения диагноза проводится убой [9, 13 с.]. В практике широко используется определение антител к вирусу лейкоза ВРХ в сыворотке крови, в реакции РИД. Метод РИД имеет высокую специфичность, но низкую чувствительность [10, p. 1459–1469]. Не всегда, получается, выявить всех зараженных животных, особенно при диагностике лейкоза у молодняка КРС. Такие животные могут долгое время не проявлять признаков заболевания и являться потенциальными носителями инфекции. Поиск альтернативных методов борьбы с лейкозом КРС привел к разработке новых методов профилактики заболевания. На сегодняшний день известны разработки препаратов для профилактики лейкоза, как в нашей стране, так и за рубежом, но они находятся в стадии испытаний [11, c. 44–46; 12, 3 с.; 13, c. 151–158].

Выделение нерешенных ранее частей проблемы. При современной комплексной диагностике лейкоза КРС остается нерешенной проблема профилактики и лечения заболевания. Создание и апробация новых иммуногенных противолейкозных препаратов требует тщательного исследования влияния нового препарата не только на организм чувствительных животных, но прежде всего на организм лабораторных животных, которые чаще всего применяются для серийного контроля качества и сертификации препарата.

Цель статьи. Исследование влияния препарата «Лейкозав» против лейкоза крупного рогатого скота на иммунный статус лабораторных животных (крыс).

Изложение основного материала. Исследования проводились в виварии Института биологии животных НААН. Были отобраны половозрелые крысы (n = 50 гол.), живой массой (250 — 300 г.). Для контрольной группы было отобрано 10 животных, которым внутримышечно вводили физиологический раствор и отбирали образцы крови для изучения иммунологических показателей. Животным опытной группы (40 голов) вводили препарат дважды с интервалом 14 суток. Отбор и исследование проб крови проводили после введения препарата на 7, 14 и 30-е сутки эксперимента. Все манипуляции с животными проводили согласно Европейской конвенции о защите позвоночных животных, используемых для исследовательских и других научных целей и Закона Украины «О защите животных от жестокого обращения».

Для изучения иммунологических показателей крови использовали кровь отобранную в пробирки с К2 ЕДТА. Определяли следующие показатели: общее количество Т-лимфоцитов (Е-РОЛ) методом спонтанного розеткообразования с эритроцитами барана (Jondal M. еt al., 1972), их субпопуляции Т-хелперы (Тh-Т-РОЛ; Суровас В. М. с соавт., 1980); число «активных» РOЛ (Wansbrough-Jones М. et al., 1979).

Иммунорегуляторный индекс (ИРИ) вычисляли по соотношению ТФР/ТФЧ Т-лимфоцитов, количество В-лимфоцитов (ЕАС-РОЛ) – в реакции комплементарного розеткообразования с эритроцитами барана (Чернушенко Е. Ф. с соавт., 1979). Подсчет числа Т- и В-лимфоцитов и их субпопуляций проводили на фиксированных и окрашенных мазках крови. Определяли количество лимфоцитов с низкой (3-5), средней (6-10) и высокой (М) плотностью рецепторов. Фагоцитарную активность, фагоцитарное число и интенсивность фагоцитоза определяли с суточной культурой Esherihiа coli (Гостєв В. С., 1950). Статистическую обработку полученных результатов исследований проводили с использованием программы «Exсell 2011» для Windows.

Результаты исследований. Главными иммунокомпетентными клетками, носителями иммунологической памяти и предшественниками антителообразующих клеток являются лимфоциты. Их роль в значительной степени характеризует количество Т- и В-лимфоцитов и их субпопуляций в периферической крови. Результаты проведенных исследований показали (табл.1), что относительное количество ТО-РОЛ в крови исследуемых крыс на 5 и 14-е сутки после вакцинации имела тенденцию к росту, что было достоверным, по сравнению с периодом перед вакцинацией, на 5,4% (p≤ 0,05) на 30-е сутки после вакцинации.

 

 

Таблица 1.

Количество ТО-РОЛ и их функциональная активность в крови крыс после применения препарата «Лейкозав», % (М±m; n=5-6)

Показатели Период исследований
перед вакцинацией (контроль) 7 сутки после вакцинации 14-е сутки после вакцинации 30-е сутки после вакцинации
ТО-РОЛ, 0 41,2±1,74 37,66±0,49 34,33±0,55** 33,8±0,37**
3-5 37,0±0,54 38,0±0,63 39,33±0,33* 39,4±0,40*
6-10 21,2±0,73 21,33±0,66 23,0±0,57 23,8±0,37
М 2,6±0,50 3,0±0,51 3,33±0,33 3,0±0,31
% 60,8±1,11 62,33±0,49 65,6±0,55 66,2±0,37*

Примечание. В этой и следующих таблицах * – p<0,05; ** – p<0,01; *** – p<0,001– достоверность у животных опытной группы в сравнении с контрольной.

 

По степени дифференциации данной популяции клеток, наблюдалась высокая активность клеток с низкой, средней и высокой плотностью рецепторов во все периоды исследований после вакцинации. При этом количество ТО-РОЛ с низкой степенью авидности в крови крыс на 14-и 30-е сутки после вакцинации была больше (p<0,05), чем перед вакцинацией. В то же время, количество «нулевых», недифференцированных в функциональном отношении Т-лимфоцитов в крови животных после иммунизации уменьшалось и на 14- и 30-е сутки после вакцинации по сравнению с периодом перед вакцинацией и была достоверной. Подобные изменения выявлены нами также при исследовании количества Т-«активных» и теофиллин-резистентных Т-лимфоцитов в крови опытных крыс после вакцинации (табл. 2). Как видно из полученных результатов исследований количество ТО-РОЛ в крови крыс на 14-и 30-е сутки после вакцинации было больше (p<0,01; p<0,001), чем перед вакцинацией. Эти изменения происходили за счет увеличения количества Т- «активных» лимфоцитов с низкой (p<0,05; p<0,01) и на 30-е сутки с средней (p<0,01) плотностью рецепторов и снижения количества «нулевых», недифференцированных в функциональном отношении клеток (p<0,01-0,001).

 

Таблица 2

Количество ТО-РОЛ и их функциональная активность в крови крыс при применении препарата «Лейкозав», % (М±m; n=5-6)

Показатели Период исследований
перед вакцинацией (контроль) 7 сутки после вакцинации 14-е сутки после вакцинации 30-е сутки после вакцинации
ТА-РОЛ, 0 64,0±0,63 64,33±0,71 59,0±1,15** 55,8±0,73***
3-5 29,8±0,86 29,5±0,56 32,83±0,70* 35,4±0,67**
6-10 5,6±0,43 5,5±0,42 6,66±0,42 7,8±0,37**
М 1,0±0 1,0±0 1,4±0,24 1,25±0,25
% 36,0±0,63 35,66±0,71 41,0±1,15** 44,2±0,73***

 

Известно, что популяция Т-лимфоцитов крови состоит из нескольких субпопуляций, клетки которых отличаются функциональным состоянием. Поэтому использование в исследованиях теста «активного» розеткообразования позволяет определить субпопуляцию Т-клеток, которые имеют высокоаффинные рецепторы к индикаторным клеткам (эритроцитов) и активно взаимодействуют с ними без дополнительной сенсибилизации.

Важное значение при исследовании иммунного ответа организма в условиях вакцинации имеют Т-хелперы (Тh) и Т-супрессоры (Тs), которые представляют собой основную популяцию иммунорегуляторных клеток. По данным таблицы 3 видно, что на 14-и 30-е сутки после вакцинации, по сравнению с периодом перед вакцинацией, в крови крыс зафиксировано большее количество теофиллин-резистентных Т-лимфоцитов (p<0,05). При этом, количество Тh-лимфоцитов с низкой и средней плотностью рецепторов была больше (p<0,05), а недифференцированных (нулевых) – меньше (p<0,05), чем их количество в крови животных перед вакцинацией.

 

Таблица 3

Количество Тh- и Тs-лимфоцитов в крови крыс при применении препарата «Лейкозав», % (М±m; n=5-6)

Показатели Период исследований
перед вакцинацией (контроль) 7 сутки после вакцинации 14-е сутки после вакцинации 30-е сутки после вакцинации
Тh, 0 65,0±0,83 67,33±0,55 61,5±1,08* 58,0±0,70*
3-5 22,4±0,67 23,0±0,36 24,5±0,42* 26,0±0,31*
6-10 10,8±0,58 8,5±0,76* 11,66±0,71 13,4±0,50*
М 2,25±0,47 2,8±0,58 2,33±0,33 2,6±0,50
% 35,0±0,83 33,83±0,30 38,5±1,08* 42,4±0,70*
Тs, % 25,8±1,28 28,5±0,56 27,2±0,20 23,8±0,73*
ИРИ 1,35±0,15 1,18±0,19 1,41±0,33 1,78±0,09*

 

Результаты исследований теофиллин-чувствительных Т-лимфоцитов в крови крыс показали, что их количество на седьмой день после вакцинации имело тенденцию к росту, а на 14- и 30-е сутки после вакцинации снижалось по сравнению с периодом до вакцинации. При этом на 30-е сутки после вакцинации разницы в количестве Тs были достоверны.

Иммунорегуляторный индекс (ИРИ), который характеризует отношение Т-хелперов к Т-супрессорам, на 7-е сутки после вакцинации снижался, а на 14- и 30-е сутки после вакцинации был соответственно на 4,4 и 31,8% (p<0,05) больше, чем до вакцинации (табл. 3).

Трансформация лимфоцитов в бласты – это процесс иммунной активации малых лимфоцитов, которые в состоянии покоя являются относительно неактивными клетками. При исследовании функциональной активности Т-лимфоцитов в реакции бластной трансформации (РБТЛ) с фитогемаглютинином (ФГА) установлено, что количество бластных клеток в крови крыс после вакцинации растет (табл. 4). При этом, по 14- и 30-е сутки после вакцинации их количество было соответственно на 8,2 (p<0,05) и 8,4% (р<0,01) больше, чем перед вакцинацией. Эти данные свидетельствуют о стимулирующем влиянии исследуемого препарата на бластогенез Т-лимфоцитов в крови крыс.

 

Таблица 4

Функциональная активность Т-лимфоцитов в РБТЛ с ФГА при действии препарата «Лейкозав», % (М±m; n=5-6)

Показатели Период исследований
перед

вакцинацией (контроль)

 7 сутки после вакцинации 14-е сутки после вакцинации 30-е сутки после вакцинации
РБТЛ c ФГА 30,8±1,24 34,0±1,58 39,0±2,16* 39,2±1,46**

 

 

Исследование активности В-лимфоцитов характеризует уровень гуморального звена иммунитета. Как видно из полученных результатов исследований (табл.5), введение исследуемого препарата лабораторным животным вызвало подобный характер изменений количества В-лимфоцитов в крови, и при исследовании Т-клеточного звена иммунитета. Так, на 14-и 30-е сутки после вакцинации в крови крыс достоверно возрастает количество ЕАС-РОЛ по сравнению с контролем. Увеличение количества В-лимфоцитов в крови крыс происходит за счет перераспределения рецепторного аппарата иммунокомпетентных клеток в сторону роста их авидности. В частности, увеличивается количество ЕАС-РОЛ с низкой (p<0,05) и средней плотностью рецепторов и уменьшается (p<0,01) недифференцированная популяция В-лимфоцитов.

Таблица 5

Относительное количество В-лимфоцитов и их функциональная активность в крови крыс при применении препарата «Лейкозав», % (М±m; n=5-6)

Показатели Период исследований
перед вакцинацией

(контроль)

 7 сутки после вакцинации 14-е сутки после вакцинации 30-е сутки после вакцинации
ЕАС-РОЛ, 0 77,6±0,67 76,5±0,76 74,0±0,63** 73,4±0,74**
3-5 15,2±0,80 15,33±0,66 16,6±0,66 17,6±0,50*
6-10 7,0±0,83 7,83±0,30 8,16±0,40 8,2±0,37
М 1,0±0 1,0±0 1,4±0,24 1,33±0,33
% 22,4±0,67 23,5±0,76 26,0±0,63* 26,6±0,74**

Следовательно, введение лабораторным животным препарата «Лейкозав» приводит к увеличению в их крови количества Т-лимфоцитов (общих, активных и теофиллин-резистентных) и В-лимфоцитов, а так же повышает функциональную активность иммунокомпетентных клеток за счет перераспределения рецепторного аппарата Т- и В-лимфоцитов в сторону увеличения их авидности. При этом зафиксировано снижение количества теофиллин-чувствительных Тs через 30 суток после вакцинации и повышения ФГА-индуцированной пролиферативной активности Т-лимфоцитов в крови исследуемых животных.

Фагоциты являются основными активными компонентами клеточной защиты. Из данных, приведенных в табл. 6 видно, что фагоцитарная активность нейтрофилов крови у крыс на 7- и 14-е сутки после вакцинации проявляла тенденцию к снижению, а на 30-е сутки повышалась, однако разницы по сравнению с периодом перед вакцинацией были не достоверны.

Интенсивность фагоцитоза характеризует фагоцитарный индекс (ФИ) и фагоцитарное число (ФЧ). Фагоцитарный индекс, характеризующий количество захваченных микроорганизмов одним активным фагоцитом в крови крыс. На 14-и 30-е сутки после вакцинации был соответственно на 14,6 и 49,1% (p <0,01) больше, чем до вакцинации. Фагоцитарное число (ФЧ), выражающее количество фагоцитированных микробных клеток на 100 подсчитанных лейкоцитов в крови крыс на 14- и 30-е сутки после вакцинации растет соответственно на 29,9 и 59,3% (p <0,05).

Таблица 6

Показатели фагоцитоза нейтрофилов крови крыс при действии препарата «Лейкозав», (М±m; n=5-6)

Показатели Период исследований
перед вакцинацией (контроль) 7 сутки после вакцинации 14-е сутки после вакцинации 30-е сутки после вакцинации
ФА, % 34,0±3,03 33,6±1,72 30,8±2,14 36,4±2,85
ФЧ, од. 1,94±0,34 1,89±0,19 2,52±0,20 3,09±0,26*
ФИ, од. 5,68±0,79 5,58±0,32 6,51±1,43 8,47±0,19**

Введение животным исследуемого препарата не существенно повлияло на фагоцитарную активность нейтрофилов крови, но оказало стимулирующее воздействие на интенсивность фагоцитоза.

Выводы и перспективы. 1. Введение лабораторным животным препарата «Лейкозав» приводит к увеличению (p<0,05-0,001) в их крови количества Т-лимфоцитов (общих, активных и теофиллин-резистентных) и В-лимфоцитов, повышает функциональную активность иммунокомпетентных клеток за счет перераспределения рецепторного аппарата Т- и B-лимфоцитов в сторону увеличения (р<0,05-0,01) их авидности. При этом зафиксировано снижение (p ≤ 0,05) количества теофиллин-чувствительных Тs через 30 суток после вакцинации и повышения (p<0,05-0,01) ФГА-индуцированной пролиферативной активности Т-лимфоцитов в крови исследуемых животных. 2. Введение животным исследуемого препарата приводило к росту фагоцитарного числа (p<0,05) и фагоцитарного индекса (p<0,01) через 30 суток после иммунизации, что свидетельствует о стимулирующем влиянии препарата на интенсивность фагоцитоза. 3. В перспективе, необходимо продолжить исследования влияния препарата «Лейкозав» на другие составляющие иммунной системы лабораторных животных, что актуально при подготовке препарата для сертификации.

Read more
No Comments

ЛИЧНОСТНЫЕ ОСОБЕННОСТИ КОСМЕТОЛОГИЧЕСКИХ ПАЦИЕНТОВ С ДИСГАРМОНИЧНЫМ САМООТНОШЕНИЕМ

Вступление

Медицинская косметология – это современное направления медицины, которое занимается воздействием на кожные покровы с целью коррекции дефектов, улучшения внешнего вида путем омоложения и замедления процессов старения. Современные методы косметологической медицины позволяют существенно влиять на внешний облик, моделировать образ, что делает их привлекательной альтернативной пластической хирургии [1].Людям с хорошей красивой внешностью приписывают более положительные личностные качества по сравнению с людьми с обычным внешним видом [2]. Наличие уродующих дефектов, особенностей внешнего вида, наоборот, отталкивает окружающих. Образ идеальной женщины неразрывно связан с красотой, в следствие чего проблема привлекательного внешнего вида для женщин стоит особенно остро [3].Учитывая психологическую, психосоциальную и биологическую значимость и ценность красоты, становится понятным желание улучшить свою внешность или как можно дольше сохранять красоту и молодость.

Подавляющее большинство врачей-дерматологов отмечает важную роль психоэмоциональных факторов в развитии и течении болезней кожи [1, 4]. У пациентов, которые обращаются за косметологическим лечением определяются повышенная тревожность, симптомы депрессии, нарушения общего самочувствия, снижение активности, изменения самооценки, самоотношения, межличностные трудности [5 – 7]. Кожная патология, которая вызывает косметологические дефекты сопровождается снижением социального статуса, проблемами в профессиональной деятельности, ухудшением качества жизни [2, 3].

Эталон красоты понятие изменчивое и индивидуальное, соответственно, важно самовосприятие, отношение к собственным физическим особенностям[2, 8]. Таким образом личностные факторы играют важную роль в формировании образа тела.

 Цель

Выявить личностные особенности пациентов косметологического профиля с дисгармоничным типом самоотношения.

Контингент и методы исследования

Исследование проводилось на базе медицинского центра «СА-КЛИНИК» (г. Киев) на протяжении 2014 – 2016 гг. В тестировании приняло участие 286 женщин, обратившихся за косметологической помощью. Опрошенные были разделены на 3 группы в зависимости от критерия самоотношения: группу 1 составили лица с дисгармоничным типом и тенденцией к заниженной самооценке (Г1, n=108), группу 2 – с дисгармоничным со склонностью к завышенной самооценки (Г2, n=82), группу сравнении – с гармоничным типом (ГС, n = 96). Распределение пациентов косметологического профиля на группы по критерию самоотношения основывалось на теории структуры личности и формирования образа тела. Отношение к самому себе, самовосприятие и самооценка – это важные составляющие в структуре личности, которые определяют социальное поведение индивида и имеют значение для формирования системы межперсональныхотношений. Восприятие своего внешнего вида зависит какот самооценки, как компонента самоотношения, так и обуславливается субъективным восприятием своего образа тела.

Психодиагностические инструментарий – Фрайбургский личностный опросник (FPI, форма В). Статистическая обработка проводилась в MS Ехсеlv.8.0.3., Применены параметрический t-критерий Стьюдента для выявления разницы исследуемых показателей в группах.

Результаты

В табл. 1 приведена выраженность личностных черт в исследуемых группах. У женщин из Г1 были выше уровни невротичности (5,29±1,28 баллов в Г1 против 4,88±1,50 баллов в ГС), депрессивности (5,28±1,50 баллов против 4,81±1,33 баллов), застенчивости (5,30±1,28 баллов против 4,86±1,12 баллов), эмоциональной лабильности (5,18±1,16 баллов против 4,82±1,20 баллов), тогда как у опрашиваемых с ГС– коммуникабельности (5,04±1,01 баллов против 5,33±1,16 баллов), уравновешенности (5,0±1,17 баллов против 5,31±1,04 баллов), экстраверсии (4,77±1,14 баллов против 5,23±1,29 баллов), р<0,05. Существенной разницы в показателях между Г1 и ГС не было выявлено по показателям спонтанной (4,10±0,96 баллов в Г1 и 4,16±1,0 баллов в ГС) и реактивной агрессивности (4,10±0,80 баллов и 4,05±0,75 баллов), раздражительности (5,06±1,38 баллов и 4,89±1,19 баллов), открытости (5,02±1,33 баллов и 5,18±1,59 баллов) и уровне феминных качеств (4,22±0,67 баллов и 4,24±0,72 баллов).

У женщин с дисгармоничным самоотношением и завышенной самооценкой был более высоким уровень реактивной агрессивности (4,38±1,0 баллов в Г2 против 4,05±0,75 баллов в ГС), опрошенных с гармоничным самоотношением– уравновешенности (4,98±1,01 баллов против 5,31±1,04 баллов) и застенчивости (4,52±1,04 баллов против 4,86±1,12 баллов), р<0,05.Показатели касательно невротичности (5,0±1,41 баллов в Г2 и 4,88±1,50 баллов в ГС), спонтанной агрессивности (4,40±1,10 баллов и 4,16±1,0 баллов), депрессивности (4,62±1,22 баллов и 4,81±1,33 баллов), раздражительности (5,04±1,16 баллов и 4,89±1,19 баллов), коммуникабельности (5,15±1,16 баллов и 5,33±1,16 баллов), открытости (4,94±1,45 баллов и 5,18±1,59 баллов), экстравертированности (5,33±1,50 баллов и 5,23±1,29 баллов), эмоциональной лабильности (5,10±1,21 баллов и 4,82±1,20 баллов), феминности существенно не отличались (4,35±0,87 баллов и 4,24±0,72 баллов).

Таблица 1

Выраженность личностных черт у опрашиваемых Г1, Г2 и ГС, х±σ

№ Черта Г1, n=108 Г2, n=82 ГС, n=96
1 Невротичность 5,29±1,28! 5,0±1,41! 4,88±1,50
2 Спонтанная агрессивность 4,10±0,96‴ 4,40±1,10‴ 4,16±1,0
3 Депрессивность 5,28±1,50!‴ 4,62±1,22!‴ 4,81±1,33
4 Раздражительность 5,06±1,38 5,04±1,16 4,89±1,19
5 Коммуникабельность 5,04±1,01! 5,15±1,16! 5,33±1,16
6 Уравновешенность 5,0±1,17! 4,98±1,01!* 5,31±1,04*
7 Реактивная агрессивность 4,10±0,80‴ 4,38±1,0*‴ 4,05±0,75*
8 Застенчивость 5,30±1,28!‴ 4,52±1,04!*‴ 4,86±1,12*
9 Открытость 5,02±1,33 4,94±1,45 5,18±1,59
10 Экстра-интроверсия 4,77±1,14!‴ 5,33±1,50!‴ 5,23±1,29
11 Эмоциональная лабильность 5,18±1,16! 5,10±1,21! 4,82±1,20
12 Маскулинность/феминность 4,22±0,67 4,35±0,87 4,24±0,72

Примечание. ! — достоверность разницы на уровне р<0,05 между Г1 и ГС, * — между Г2 и ГС, ‴ — между Г2 и ГС.

У женщин с заниженной самооценкой была большей выраженность депрессивности (5,28±1,50 баллов в Г1 против 4,62±1,22 баллов в Г2), застенчивости (5,30±1,28 баллов против 4,52±1,04 баллов), тогда как у опрашиваемых с повышенной – спонтанной (4,10±0,96 баллов против 4,40±1,10 баллов) и реактивной агрессивности (4,10±0,80 баллов против 4,38±1,0 баллов), экстраверсии при сравнении Г1 и Г2 (4,77±1,14 баллов против 5,33±1,50 баллов), р<0,05.

На рис. 1 представлены личностные профили женщин с гармоничным и дисгармоничным самоотношением.

Рисунок 1. Личностные профили женщин с дисгармоничным и гармоничным самоотношением

Для женщин с дисгармоничным типом самоотношения и пониженной самооценкой были присущи тревожность, настороженность относительно реальных или воображаемых опасностей, эмоциональная неустойчивость, повышенная раздражительность, психическая истощаемость, интровертированность, пессимистичность, снижение настроения в ответ на жизненные проблемы, пассивно-оборонительное поведение, склонность к психосоматическому разрешению внутренних конфликтов, амбивалентное отношение к своим качествам как личности, неуверенность, скованность, застенчивость.

Личностный профиль женщин с дисгармоничным самоотношением и завышенной самооценкой характеризовался сочетанием экстравертированности, демонстративности, потребности в постороннем внимании и признании, эмоциональной лабильности, требовательности и низкой терпимости к недостаткам окружающих, невротичности, раздражительности, агрессивности, коммуникабельности, однако поверхностности межличностных контактов.

Женщины с гармоничным самоотношением отличались коммуникабельностью, уравновешенностью, активностью, эмоциональной стабильностью, открытостью, умеренной экстравертированностю, оптимистичным восприятием реальности, верой в себя, положительным восприятием своей личности, высокой социальной уверенностью.

Медико-психологическая помощь для женщин с дисгармоничным самоотношением включала психокоррекциюдезадаптирующих личностных черт: осознание влияния личностных свойств на самовосприятие; усиление адаптивных качеств; повышение коммуникативной компетентности и социальной уверенности; рост стрессоустойчивости и навыков противодействия стрессу. У женщин с дисгармоничным самоотношениембыло важно сформировать осознание влияния личностных свойств на самовосприятие, самоотношение, самовыражение, особенности построения отношений с окружающими, выявить ведущие личностные потребности и определить более адаптивные формы их достижения.

Выводы

  1. Выявлены существенные различия в личностных профилях женщин в зависимости от уровня гармоничности самоотношения. У женщин с дисгармоничным типом и пониженной самооценкой были выше уровни невротичности, депрессивности, застенчивости и эмоциональной лабильности, у лиц с завышенной самооценкой – реактивной агрессивности, неуравновешенности и самоуверенности.
  2. Личностный профиль женщин с дисгармоничным самоотношением и завышенной самооценкой характеризовался сочетанием экстравертированности, эмоциональной лабильности, коммуникабельности, невротичности, раздражительности.Для женщин с дисгармоничным типом самоотношения и пониженной самооценкой были присущи тревожность, мнительность, эмоциональная неустойчивость, повышенная раздражительность, психическая истощаемость, интровертированность, пессимистичность, пассивно-оборонительное поведение, неуверенность, скованность, застенчивость.
  3. Женщины с дисгармоничным типом самоотношения составляют группу риска относительно развития личностной и психосоциальной дезадаптации.
  4. Медико-психологическая помощь для женщин с дисгармоничным самоотношением– важная составляющая восстановления психического здоровья и профилактики психических нарушений.
Read more
No Comments

ПСИХОЭМОЦИОНАЛЬНОЕ СОСТОЯНИЕ ОНКОЛОГИЧЕСКИХ ПАЦИЕНТОВ НА ЭТАПЕ ПЕРВИЧНОГО И ПОВТОРНОГО ОБРАЩЕНИЯ ЗА ПРОТИВООПУХОЛЕВЫМ ЛЕЧЕНИЕМ

Вступление

Онкологические заболевания составляют существенную медицинскую, психологическую и психосоциальную проблему. Заболеваемость онкопатологией в Украине составила в 2014 году 384,9 на 100 тыс. населения, и показатели с каждым годом увеличиваются [1].

Течение и лечение онкологической болезни сопровождается высоким уровнем соматического и психического стресса, которые провоцируют развитие широкого спектра форм психологической дезадаптации и клинически очерченных психических расстройств [2 – 4]. По данным различных исследований распространенность выраженных нарушений в психической сфере среди онкологических пациентов составляет более 60% [5].

Современное развитие медицинской практики, разработка новых методов лечения онкологических заболеваний позволяют существенно улучшать состояние больных, на длительное время останавливать или замедлять болезнь, повышать качество жизни пациентов [6, 7], но остается неразрешенным большой пласт психологических проблем, связанных с влиянием онкопатологии на психику больного, отношением к лечению онкологии, психосоциальной адаптации переживших болезнь.

Противоопухолевое лечение включает хирургическое вмешательство, лучевую и химиотерапию, а также их сочетание. Хирургические операции применяются преимущественно на ранних стадиях развития болезни и в оптимальном варианте направлены на полное удаление опухолевого образования, соответственно, в видении больных, они выступают как более привлекательный метод лечения. Тогда как назначение химиотерапии или лучевой терапии косвенно указывают на большую серьезность заболевания и худший прогноз. Химиотерапевтическое лечение характеризуется выраженными побочными эффектами, воздействием на весь организм, а не только локально на опухоль, изменением внешнего вида, развитием когнитивной дисфункции («химиотерапевтический мозг»). Лучевая терапия также вызывает побочные эффекты. Психологическое действие облучения как невидимого и неосязаемого для органов чувств фактора, который соответственно неподвластен контролю, вызывает страх и тревогу у пациентов.

Высокий уровень психического стресса, пессимистическое восприятие перспектив лечения, отсутствие поддержки, страх перед тяжелым процессом лечения могут провоцировать отказ от лечения, что имеет крайне негативные последствия в онкологии. Соответственно, важной задачей медико-психологической помощи является психокоррекция эмоциональной, когнитивной и поведенческой сферы с целью адаптации онкологических больных к противоопухолевой терапии.

 Цель

Определить выраженность и особенности проявления симптомов тревоги и депрессии у онкологических больных на этапе первичного и повторного обращения за противоопухолевым лечением.

Контингент и методы исследования

Исследование проводилось на базе Киевского городского клинического онкологического центра на протяжении 2014 – 2016 гг. В опросе приняло участие 187 больных (Г1), которые проходили противоопухолевое лечение впервые и 155 (Г2) – пациентов, которые получали терапию повторно в следствие прогрессирования или рецидива онкологического заболевания. В качестве диагностического инструментария была использована Госпитальная шкала тревоги и депрессии (HADS). Статистическая обработка проводилась с использованием MS Ехсеl v.8.0.3.

Результаты

Пациенты, которые были госпитализированы в онкологическое учреждение впервые переживали выраженный психический стресс в связи с угрозой жизни, что отражалось в первую очередь в негативных эмоциях, а также в признаках дезорганизованности поведения, которые имели ситуативных характер. Первичные онкобольные определяли недостаток информации касательно онкологического заболевания, плохо ориентировались в методах лечения, не обладали опытом противодействия соматическому и психическому стрессу, который сопутствовал онкологии, реагировали и действовали под влиянием социальных мифов относительно онкологических заболеваний.

Пациенты, которые госпитализировались повторно получали повторную психологическую травму в следствие возвращения заболевания, потребности в прохождении повторного курса лечения. У больных наблюдались снижение уровня физического здоровья и работоспособности. Но были и более позитивные составляющие, которые включали осведомленность, касательно своего заболевания, лечения, опыт совладения с онкологическим стрессом, присутствие практико-ориентированных индивидуализированных моделей решения проблем, связанных с болезнью.

В табл. 1 представлены результаты выраженности симптомов тревоги и депрессии в Г1 и Г2. У пациентов как при первичном, так и при повторном обращении в связи с онкологическим заболеванием выраженность психопатологической тревоги и депрессии достигала клинического уровня, тревожное состояние превалировало над депрессивным (12,9±2,97 против 11,5±2,63 баллов в Г1 и 13,4±3,37 баллов против 12,7±2,91 баллов у Г2, р<0,05). У онкологических больных, которые проходили противоопухолевое лечение повторно, был выше уровень депрессивных переживаний в отличие от впервые обратившихся пациентов (11,5±2,63 баллов в Г1 против 12,7±2,91 баллов в Г2, р<0,05), показатели тревожного состояния существенно не отличались (12,9±2,97 баллов и 13,4±3,37 баллов). Данные результаты указывали на нарастание депрессивной симптоматики в ходе течения и прогрессирования онкологического заболевания.

У пациентов при повторном обращении по сравнению с первичным определялись более высокие показатели снижения удовлетворенности (2,53±0,50 баллов у Г1 против 2,75±0,44 баллов в Г2), бодрости (2,14±0,60 баллов против 2,38±0,71 баллов), включенности в травматическую ситуацию (1,44±0,93 баллов против 1,68±1,12 баллов), тревожных мыслей (2,36±0,63 баллов против 2,52±0,56 баллов), заторможенности (0,64±0,61 баллов против 0,87±0,73 баллов), р<0,05.

Таблица 1

Выраженность симптомов тревоги и депрессии по HADS, х±σ

№ Симптомы Г1 Г2
1 Ощущение напряжения и тревоги 2,58±0,49 2,66±0,48
2 Утрата чувства удовлетворения 2,53±0,50* 2,75±0,44*
3 Страх и ожидание плохого 2,09±0,73 2,23±0,67
4 Утрата чувства юмора 2,22±0,70 2,34±0,61
5 Беспокойные мысли 2,36±0,63* 2,52±0,56*
6 Понижения бодрости 2,14±0,60* 2,38±0,71*
7 Невозможность расслабиться 2,05±0,79 1,94±0,93
8 Заторможенность 0,64±0,61* 0,87±0,73*
9 Внутреннее напряжение, дрожь 2,45±0,50 2,56±0,68
10 Уход за собой 0,87±0,75 0,99±0,88
11 Непоседливость, потребность в движении 0,73±0,78 0,80±0,98
12 Удовлетворение деятельностью 1,62±0,76 1,68±0,84
13 Чувство паники 0,61±0,82 0,74±0,94
14 Понижение отвлечения 1,44±0,93* 1,68±1,12*
Уровень тревоги 12,9±2,97 13,4±3,37
Уровень депрессии 11,5±2,63* 12,7±2,91*

Примечание. * – р<0,05.

 Выраженность и структура тревожной и депрессивной симптоматики онкологических пациентов как при первичном, так и повторном лечении была схожей. Ведущими проявлениями тревожного симптомокомплекса были интенсивная тревога, внутреннее напряжение и беспокойные мысли. Симптомами второго ранга выступали фобические переживания, тематически связанные с онкопатологией, тревожные ожидания, невозможность расслабиться. Наименее выраженными симптомами тревоги выступали неусидчивость и приступы паники. Таким образом психопатологическая тревога прежде всего поражала психоэмоциональную и когнитивную сферу в противовес поведенческой.

В депрессивном симптомокомплексе ведущую роль играли ангедония, пессимистическое восприятие будущего и снижение жизненного тонуса. Менее представленными депрессивными проявлениями были снижение удовольствия от деятельности, невозможность переключиться со стрессовой ситуации на действия, которые могут принести облегчение. Заторможенность и снижение заботы о себе занимали последнее место в структуре депрессивного синдрома.

В табл. 2 представлены результаты распределения исследуемых в зависимости от выраженности симптомов. Уровень нормы определялся касательно психопатологической тревоги у 1,1% пациентов из Г1 и 0,6% — Г2, относительно депрессии соответственно у 1,6% и 1,3% опрашиваемых лиц. Субклинические проявления тревожной симптоматики выявлены у 25,1% первичных и 15,5% повторно обратившихся онкобольных, клинический – 73,8% и 83,9%. Депрессивные переживания субклинического уровня диагностированы у 40,1% в Г1 и 28,4% в Г2, клинической выраженности – 58,3% и 70,3% пациентов, что указывало на более тяжелое психоэмоциональное состояние онкологических больных, у которых заболевание прогрессировало.

Таблица 2

Структура тревоги и депрессии на этапе первичного и повторного лечения, %

Группы Тревога Депрессия
Н СК К Н СК К
Г1 1,1 25,1 73,8 0,6 15,5 83,9
Г2 1,6 40,1 58,3 1,3 28,4 70,3

Примечание. Н – уровень нормы, СК – субклинический и К – клинический уровень проявления симптоматики.

Медико-психологическая помощь для первичных пациентов была ориентирована на снижение психического стресса путем обучения навыкам психорегуляции, формирования адаптивного поведения во время лечения, психообразования. Для онкобольных, которые обращались повторно, психологические интервенции были направлены на коррекцию психоэмоциональной и когнитивно-поведенческой сферы относительно аспектов отношения к заболеванию и лечению. У онкологических пациентов на ранних стадиях течения онкопатологии было важным формирование реалистичного сбалансированного представления о болезни, которое бы мотивировало к противоопухолевой терапии, активности в лечебном процессе, на поздних стадиях интервенции ориентировались на усиление психосоциального ресурса, были сосредоточены на экзистенциальных переживаниях, принятии ситуации и поиске жизненных альтернатив.

Выводы

  1. Высокий уровень психопатологической тревоги и депрессивных проявлений указывали на наличие выраженной психической реакции на стресс, связанной с онкологическим заболеванием и противоопухолевой терапией.
  2. У пациентов как при первичном, так и при повторном обращении в связи с онкологическим заболеванием выраженность психопатологической тревоги и депрессии достигала клинического уровня, тревожное состояние превалировало над депрессивным.
  3. Выраженность и структура тревожной и депрессивной симптоматики онкологических пациентов как при первичном, так и повторном лечении была схожей. Ведущими проявлениями тревожного симптомокомплекса были интенсивная тревога, внутреннее напряжение и беспокойные мысли. В депрессивных проявлениях ведущую роль играли ангедония, пессимистическое восприятие будущего и снижение жизненного тонуса.
  4. В ходе прогрессирования онкологического заболевания и повторных курсов противоопухолевого лечения наблюдалось нарастание депрессивной симптоматики.
  5. Выраженные нарушения в психоэмоциональной сфере онкологических пациентов указывали на необходимость оказания медико-психологической помощи, дифференцированной в зависимости от фактора первичного или повторного обращения за лечением.
Read more
No Comments

СПЕЦИФИКА СУПРУЖЕСКОЙ КОНФЛИКТНОСТИ И ДЕТСКО-РОДИТЕЛЬСКИХ ОТНОШЕНИЙ В СЕМЬЯХ ЖЕНЩИН С НАРУШЕНИЕМ ЗДОРОВЬЯ СЕМЬИ И РАЗЛИЧНЫМ АДДИКТИВНЫМ СТАТУСОМ

На сегодняшний день во всем мире происходит кризис института семьи [1 – 3]. Семья переживает сложный этап в связи с трансформацией ролестатусних позиций супругов, что в некоторых случаях ведет к отсутствию стремления создавать семью или осуществлять усилия по ее сохранению и укреплению. Интерес к изучению этой темы издавна привлекал внимание исследователей, поскольку именно институт семьи является одной из основ любого общества. Успешность здоровья семьи состоит не только из соматического, психического и сексуального здоровья каждого из ее членов, а предполагает также адаптацию на всех уровнях взаимодействия. Согласно результатам научных исследований научной школы В. В. Кришталя, нарушения здоровья семьи обусловливается, прежде всего, дезадаптацией супругов на разных уровнях взаимодействия [4 – 6].

Дезадаптация – нарушение приспособления человека к условиям социальной среды. Дезадаптацию рассматривают также как психическое состояние, возникающее в результате несоответствия психологического или социопсихологического статуса человека. В зависимости от природы, характера и степени проявления различают психическую, социальную и супружескую дезадаптацию. Изучение причин и механизмов нарушения супружеской адаптации, как основы нарушений здоровья семьи, а также разработка эффективных методов ее диагностики и коррекции, представляют собой актуальную медицинскую и психологическую проблему.

Целью данной работы было изучение особенностей семейных ролей и детско-родительских отношений в семьях женщин с нарушением здоровья семьи и различным состоянием аддиктивного статуса, для выявления мишеней дальнейшей психокоррекционной работы.

Контингент и методы исследования. Для достижения поставленной цели, на основе информированного согласия с соблюдением принципов биоэтики и деонтологии обследовано 371 супружескую пару (СП), обратившихся за помощью по поводу нарушения семейных отношений в учреждения, являющиеся клиническими базами кафедры психиатрии, наркологии, неврологии и медицинской психологии Харьковского национального университета им. В. Н. Каразина МОН Украины, а также кафедры сексологии, медицинской психологии, медицинской и психологической реабилитации Харьковской медицинской академии последипломного образования МОЗ Украины (основная группа, ОГ). В качестве группы сравнения обследовано 50 условно гармоничных СП (ГС).

У всех СП были дети, причем у 58 пар – двое, у остальных – один ребенок. Всего в исследовании приняли участие 479 детей в возрасте от 6 до 16 лет, из них 257 девочек и 222 мальчика.

Оценку детско-родительских отношений проводили клинико-психологическим и психодиагностическим методами с использованием методики Р. Жиля [7], методики проективного рисунка, направленного интервью (у детей), а также методики Parental Attitude Research Instrument (PARI) Е. С. Шефер и Р. К. Белла, адаптированной Т. В. Нещерет [7], и методики Э. Г. Эйдемиллера «Анализ семейной тревоги» [8] (у взрослых).

Статистическая обработка полученных данных проводилась с помощью компьютерной программы «STADIA.6.1». Определялись средние значения показателей (М), их ошибка (m), критерий различия Манна-Уитни (U), достоверность различий (p).

Результаты исследования. Исследование восприятия ребенком внутрисемейных отношений, проведенное с помощью методики Р. Жиля, показало следующее (табл. 1).

Таблица 1

Особенности восприятия ребенком себя и внутрисемейных отношений (абс. ч / %)

Выявленные черты ОГ, n=479 ГС, n=50
М, n=222 Д, n=257 Всего М, n=23 Д, n=27 Всего
отрицательное отношение к матери 79 / 35,6% 84 / 32,7% 163 / 34,0% — — —
отрицательное отношение к отцу 67 / 30,2% 72 / 28,0% 139 / 29,0% — — —
отрицательное отношение к родительской чете 97 / 43,7% 98 / 38,1% 195 / 40,7% — — —
любозна-тельность 163 / 73,4% 151 / 58,8% 314 / 65,6% 18 / 78,3% 20 / 74,1% 38 / 76,0%
стремление к доминированию 88 / 39,6% 66 / 25,3% 154 / 32,2% 8 / 34,8% 5 / 18,5% 13 / 26,0%
общительность 107 / 48,2% 95 / 37,0% 202 / 42,2% 19 / 82,6% 17 / 63,0% 36 / 72,0%
отгороженность, закрытость 122 / 55,0% 139 / 54,1% 261 / 54,5% 4 / 18,2% 10 / 37,0% 14 / 28,0%
социальная адекватность поведения 219 / 98,6% 251 / 97,7% 470 / 98,1% 23 / 100% 27 / 100% 50 / 100%

Примечание. Тут и далее: М – мальчики, д – девочки.

Отрицательным отношением к матери отличались 34% детей СП ОГ, из них 35,5% мальчиков и 32,7% девочек. Отрицательное отношение к отцу установлено у 29,0% детей ОГ, из них 30,2% мальчиков и 28,0% девочек. Отрицательное отношение к обоим родителям, как к паре выявлено у 40,7% детей ОГ (43,7% мальчиков и 38,1% девочек). Среди детей СП ГС случаев отрицательного отношения к родителям не установлено (р<0,05).

Любознательностью отличались 65,6% детей ОГ (73,4% мальчиков и 58,8% девочек) и 76% детей ГС (78,3% мальчиков и 74,1% девочек), стремлением к доминированию – 32,2% детей ОГ (39,6% мальчиков и 25,3% девочек) и 26,0% детей ГС (34,8% мальчиков и 18,5% девочек), общительностью – 42,2% детей ОГ (48,2% мальчиков и 37,0% девочек) и 72,0% детей ГС (82,6% мальчиков и 63,0% девочек), закрытостью и отгороженностью – 54,5% детей ОГ (55,0% мальчиков и 54,1% девочек) и 28,0% детей ГС (18,2% мальчиков и 37,0% девочек); социальная адекватность поведения была присуща практически все обследованным детям (98,1% детей ОГ – 98,6% мальчиков и 97,7% девочек, 100% детей ГС).

При анализе причин отрицательного отношения детей к родителям удалось установить, что чаще всего (р<0,05) оно было связано с личностными чертами матери, особенно такими, как возбудимость, раздражительность, несдержанность, обидчивость, ранимость, нетерпимость, ипохондричность, агрессивность, эгоцентричность, упрямство, а также замкнутось и аутичность, с конфликтными взаимоотношениями родителей, а также с социальными проблемами – недостаточной материальной обеспеченностью семьи. Часто (р<0,05) негативное отношение к матери было обусловлено тем, что дети редко общались с ней, поскольку у неё не было желания общаться с детьми, а также тем, что она постоянно требовала внимания окружающих. Как правило, в семьях, где дети негативно относились к матери, матери высказывали недовольство поведением своих мужей. Негативно относились к родителям и дети в тех семьях, где их наказывали за невыполнение ими своих семейных, бытовых обязанностей. У младших школьников причиной отрицательного отношения к родителям были завышенные, суровые требования, связанные с обучением ребенка. Часто в основе такой «требовательности» лежал неосознаваемый перенос неудовлетворенности взрослыми собой или другим супругом.

Представляет интерес тот выявившийся при обследовании факт, что негативное эмоциональное отношение детей явилось новостью для родителей, которые не осознавали, что оказывают чрезмерное психологическое давление на ребенка.

Таким образом, дети ОГ показали наличие проблем в конкретно-личностном отношении ребенка к ближайшему внутрисемейному окружению (матери, отцу или обоим родителям), что свидетельствовало о деформации детско-родительских отношений. В отличие от детей ОГ, дети ГС продемонстрировали гармоничные детско-родительское взаимодействие, присущее семьям этой группы.

Параметры, характеризующие самих детей, в целом, выявились нормативными и соответствующими возрастным и гендерным особенностям.

Исследование рисунков детей подтвердило наличие проблем в детско-родительских отношениях у СП ОГ. При выполнении задания «Рисунок человека» дети ОГ, в основном, рисовали маленькие фигуры, занимающие лишь маленькую область доступного пространства, в нижней части листа, что свидетельствовало о наличии чувства незащищенности, тревожности, депрессии, угнетенности, подавленности. Напротив, дети ГС рисовали размашисто, занимая рисунком большее пространство листа; у всех оказалась заполненной верхняя часть листа, что говорило о наличии у них оптимизма и развитого чувства безопасности. В рисунках детей ОГ на большом непропорциональном лице выделялись большие глаза с прорисованными зрачками или без зрачков, но с заштрихованными склерами, что, как известно, является символом тревоги и страха. В целом, в работах этих детей был выражен элемент штриховки – встречалась штриховка всей нарисованной фигуры, или же ее части (лицо, верхняя или нижняя части, область гениталий). У некоторых встречалась штриховка солнца. Наличие штриховки было свидетельством подавленности, тревоги, ощущения себя несчастливым.

Кроме того, необходимо отметить достоверную разницу в доминирующих цветовых предпочтениях, выявленную у детей различных групп. Так, среди детей основной группы преобладал выбор ахроматических цветов (по М. Люшеру), что указывало на наличие отчужденности, чувства тревоги и беспокойства, в отличие от детей из группы сравнения, отдавших предпочтение хроматическим, с преобладанием зеленого и синего, цветов.

Таким образом, результаты исследования с помощью теста «Рисунок человека» показали наличие достоверных различий в психоэмоциональном состоянии детей ОГ и ГС: дети ГС были оптимистичны и испытывали чувство безопасности, в то время как для детей ОГ были характерны состояния незащищенности, тревоги, депрессии, угнетенности и подавленности.

Для более глубокого понимания особенностей детско-родительских отношений у обследованных, нами были изучены типы воспитания детей (табл. 2).

Таблица 2

Типы воспитания детей в обследованных семьях (абс. ч / %)

Тип воспитания ОГ, n=479 ГС, n=50
М, n=222 Д, n=257 М, n=23 Д, n=27
Гипопротекция 58 / 26,1% 15 / 5,8% — —
Доминирующая гиперпротекция 44 / 19,8% 70 / 27,2% — —
Потворствующая гиперпротекция («кумир семьи») 56 / 25,2% 48 / 18,7% — —
Эмоциональное отвержение («Золушка») 41 / 18,5% 57 / 22,2% — —
Условия жестоких взаимоотношений 11 / 5,0% 32 / 14,4% — —
Условия повышенной моральной ответственности 12 / 5,4% 35 / 15,8% — —
Гармоничное воспитание — — 23 / 100% 27 / 100%

В результате выяснилось, что ни в одной (р<0,05) из обследованных семей ОГ дети не получали гармоничного воспитания, в отличие от детей ГС. Из данных следующей таблицы следует, что более половины детей ОГ (как мальчиков, так и девочек) воспитывались в условиях гипопротекции, эмоционального отвержения, жестких взаимоотношений и повышенной моральной ответственности. Остальные дети ОГ воспитывались в условиях гиперпротекции, что не также способствовало их психологическому благополучию.

Оценка детско-родительских отношений со стороны взрослых проводилась с помощью методики PARI. Данная методика позволяет оценить специфику внутрисемейных отношений, особенности организации семейной жизни. В методике выделены 23 аспекта-признака, касающиеся разных сторон отношения родителей к ребенку и жизни в семье. Из них 8 признаков описывают отношение к семейной роли и 15 касаются родительско-детских отношений. Максимальная оценка признака – 20 баллов, 19 – 16 – высокие оценки, 15 – 9 – средние, 8 – 6 – низкие, 5 баллов – минимальная оценка признака.

При анализе полученных результатов по базовому критерию методики – шкале 7 «супружеские конфликты» в ОГ было выделено две подгруппы, ранжированные в зависимости от глубины и тяжести супружеской конфликтности, имевшие достоверные различия между собой и ГС.

Так, в первую подгруппу с умеренной супружеской конфликтностью (первый уровень) вошли 86,5% семей ОГ; с высокой супружеской конфликтностью (второй уровень) – 13,5% семей ОГ. С учетом этого, дальнейшее изучение отношения супругов к разным сторонам семейной жизни проводилось между данными подгруппами и ГС.

Полученные результаты представлены в табл. 3, из которой следует, что максимально неудовлетворенными своей семейной ролью выявились супруги второй подгруппы ОГ, удовлетворенными – ГС. Так, женщины с высоким уровнем супружеской конфликтности были неудовлетворены своей ролью хозяйки и необходимостью доминировать в решении семейных вопросов из-за безучасности и «невключенности» супруга в дела семьи, в то же время, были зависимы (психологически) от него. В то же время мужчины из таких семей ощущали себя достаточно свободными от семейной ситуации, не видели необходимости в самопожертвовании и «включенности» в дела семьи.

Характеризуя родительско-детские отношения обследованных семей, необходимо отметить, что они также имели достоверные различия в зависимости от уровня супружеской конфликтности (р<0,05). Так, для семей второй подгруппы ОГ было присуще наличие проблем во взаимоотношениях с ребенком – слабый эмоциональный контакт, отсутствие коммуникации с ребенком и уклонение от контакта с ним, отрицание партнерских отношений с ним, высокая степень раздражительности по отношению к ребенку, излишняя строгость и авторитарность (подавление воли, агрессивности, сексуальности ребенка), «несоздание» базового чувства безопасности и, как следствие, – отсутствие стремления заниматься ребенком. У супругов первой подгруппы вышеописанные тенденции также имели место, но были не столь выражены.

Супруги ГС продемонстрировали успешность и согласованность супружеского и детско-родительского взаимодействия.

Таблица 3

Сравнительная характеристика семейных ролей и родительско-детских отношений в исследуемых семьях, в зависимости уровня их супружеской конфликтности

шкалы ОГ, n=371 ГС, (конструктивная конфликтность), n=50
высокий уровень конфликтности (1-я подгруппа), n=50 умеренный уровень конфликтности (2-я подгруппа), n=321
мужчины женщины мужчины женщины мужчины женщины
Отношение к семейной роли
3 Зависимость от семьи 7,1±0,679*** 10,7±0,15*** 8,5±0,918** 15,5±0,828** 10,5±0,565 12,3±0,238
5 Ощущение самопожертвования 6,4±0,469*** 12,9±0,39*** 7,5±0,553*** 15,3±0,333*** 9,5±0,261 12,9±0,734
7 Семейные конфликты 18,7±0,829*** 19,8±0,8*** 15,6±1,04*** 15,8±0,577*** 8,1±0,261 9,3±0,565
11 Сверхавторитет родителей (в родительской семье) 11,5±0,378** 11,4±0,4** 10,5±0,634** 11,3±0,333** 11,5±0,34 12,1±0,281
13 Неудовлетворенность ролью хозяйки – 18,7±0,97* – 14,2±0,01* – 13,4±0,324
13 Неудовлетворенность бытовой ролью 9,1±0,36* – 10,5±0,719* – 9,7±0,429 –
17 Безучастность мужа – 14,3±1,03*** – 12,5±0,577*** – 11,6±0,437
17 «Невключенность» в дела семьи 16,9±0,892** – 13,6±0,715** – 11,4±0,202 –
19 Доминирование матери (жены) 7,2±0,34 16,8±1,05 9,3±1,03 13,5±0,517 11,5±0,297 10,4±0,498
23 Несамостоятельность (зависимость) матери (жены) 18,2±1,56 13,9±0,812 15,5±1,13 14,2±0,333 11±0,297 11,4±0,399
Отношение родителей к ребенку
Оптимальный эмоциональный контакт
1 Вербализация 8,1±0,474*** 9,2±0,333*** 10,7±0,474** 11,6±0,333** 14,9±0,297 18,4±0,828
14 Партнерские отношения 6,7±0,68** 8,3±0,333** 10,5±0,685*** 10,7±0,86*** 14,5±0,297 16,4±0,692
15 Развитие активности ребенка 8,8±0,634* 8,8±0,333* 9,5±0.404* 10,6±0,717* 14,5±0,309 15,2±0,722
21 Уравнительные отношения между родителем и ребенком 10,1±0,655 11,3±0,577 11,6±0,189 12,4±0,707 15,5±0,286 16,3±0,873
Излишняя эмоциональная дистанция с ребенком
8 Раздражительность 17,8±0,969*** 15,2±0,577*** 14,9±0,845*** 14,7±1,52*** 11±0,261 10,1±0,747
9 Излишняя строгость 17,1±0,617*** 16,5±1,2*** 14,5±0,972** 14,7±0,51*** 10,1±0,644 9,3±0,411
16 Уклонение от контакта с ребенком 15,9±1,17* 10,4±0,577** 12,7±0,756** 11,5±1,47** 9,5±0,369 9,4±0,796
Излишняя концентрация на ребенке
2 Чрезмерная забота 9,2±1,31 14,8±1,45 11,9±1,11 13,7±1,16 11,8±0,644 13,3±0,504
4 Подавление воли 15,3±1,04* 13,9±1,73* 8,9±0,976** 11,8±0,837* 8,2±0,481 9,4±0,282
6 Создание безопасности, опасение обидеть 10,2±0,522*** 10,7±0,882*** 11,6±0,937*** 12,1±0,707*** 15,5±0,634 16,9±0,973
10 Исключение внесемейных влияний 15,3±1,34 13,3±1,15 11,8±1,25 12,5±1,58 10,1±0,429 12,4±0,758
12 Подавление агрессивности 15,3±1,02** 14,6±1,45*** 13,5±1,14* 12,9±1,22** 9,2±0,421 10,3±0,631
18 Подавление сексуальности 15,3±0,769 14,5±1,86 11,3±0,714 11,7±0,812 8,3±0,68 9,7±0,189
20 Чрезвычайное вмешательство в мир ребенка 14,5±0,944* 13,9±0,333 11,8±0,969** 12,4±0,583* 9,5±0,459 8,1±0,202
22 Стремление ускорить развитие ребенка 9,2±0,844*** 8,5±1,67*** 12,3±0,993*** 13,2±0,49*** 16,2±0,508 16,1±0,683

Примечание.       * — различия с ГС достоверны (p<0,05);

** — различия с подгруппами достоверны (p<0,05);

*** — различия между ГС и подгруппами достоверны (p<0,05).

Учитывая полученные результаты разделения СП ОГ на подгруппы в зависимости от уровня супружеской конфликтности, нами проанализированы различные аспекты их жизнедеятельности, для выявления возможных критериев, определяющих данную дифференциацию. В результате анализа психического, аддиктивного, психосоциального функционирования супругов, было найдено достоверное отличие, имеющее место среди женщин ОГ – их аддиктивный статус (p<0,05). У женщин ГС исследование аддиктивного статуса [9] выявило абсолютное отсутствие его напряженности. У 321 женщины ОГ были диагностированы признаки напряженности аддиктивного статуса (в основном, на уровне употребления с вредными последствиями или опасного употребления) по так называемым социально-приемлемым аддикциям – поведенческой (чрезмерное увлечение работой, шопингом, просмотром телевидения, интернетом, чтением, компьютерными или азартными играми, 34,6%), физиологической (чрезмерное увлечение едой, фитнесом, сексом, употреблением чая/кофе, 32,1%) или химической (употребление алкоголя, табака, психостимуляторов, каннабиноидов, седативно-снотворных препаратов, не доходящих до уровня зависимости, 33,3%) (подгруппа ОГ1). У остальных 50 женщин из ОГ аддиктивное поведение соответствовало нормативному (более чем у половины – безопасный уровень употребления/увлечения объектом, у остальных – употребление с вредными последствиями поведенческих или физиологических объектов) (подгруппа ОГ2).

Однако, именно среди этих СП был выявлен высокий – второй – уровень супружеской конфликтности и непродуктивных детско-родительских отношений (подгруппа ОГ2). Среди СП, в которых у жен наблюдались аддиктивные проблемы, был диагностирован умеренный (первый) уровень семейной конфликтности (подгруппа ОГ1).

Для более детального изучения особенностей внутрисемейных отношений, прежде всего, в ОГ, нами был проведен анализ семейной тревоги (с применением одноименной методики Э. Эйдмиллера). Под «семейной тревогой», согласно рекомендациям автора методики, понимались состояния тревоги у одного или обоих членов семьи, нередко плохо осознаваемые и плохо локализуемые. Характерным признаком данного типа тревоги является то, что она проявляется в сомнениях, страхах, опасениях, касающихся членов, стычек и конфликтов, возникающих в семье. Тревога эта обычно не распространяется на внесемейные сферы – на производственную деятельность, на родственные, соседские отношения и т.п. В основе семейной тревоги, как правило, лежит плохо осознаваемая неуверенность индивида в каком-то очень для него важном аспекте семейной жизни. Это может быть неуверенность в чувствах другого супруга, неуверенность в себе. Индивид вытесняет чувство, которое может проявиться в семейных отношениях и которое не вписывается в его представления о себе.

Важными составляющими семейной тревоги являются также чувство беспомощности и ощущение неспособности вмешаться в ход событий в семье, направить его в нужное русло. Индивид с семейно-обусловленной тревогой не ощущает себя значимым действующим лицом в семье, независимо от того, какую позицию он в ней занимает и насколько активную роль играет в действительности.

Сравнительный анализ структуры семейной тревоги в семьях ОГ (с разделением на подгруппы по аддиктивному статусу женщин и уровню супружеской конфликтности) и ГС показал следующее (табл. 4).

Таблица 4

Сравнительный анализ структуры семейной тревоги у членов семей ОГ и ГС (балл ± m)

Показатель Подгруппа ОГ1, n=321 Подгруппа ОГ2, n=50 ГС, n=50
Ж М Ж М Ж М
Вина 6,1 ± 1,272٭٭٭ 2,4 ± 1,033٭ 1,01 ± 0,374 4,6± 0,227٭ 1,43 ± 0,481 1,29 ± 0,421
Тревожность 6,7 ± 0,690٭٭٭ 4,1 ± 1,414 2,9 ± 0,638 3,7 ± 0,567 2,53 ± 0,751 2,43 ± 0,429
Нервное напряжение 7,3 ± 0,690٭٭ 4,9 ± 1,159٭ 5,9 ± 0,281٭ 5,6 ± 0,811٭ 2,04 ± 0,873 2,01 ± 0,577
Общая семейная тревожность 20,1 ± 1,813 ٭٭,٭ 11,4 ± 1,729٭٭٭ 9,8 ± 0,983٭ 13,9 ± 1,052 ٭ 6,0 ± 1,53 6,86 ± 1,22

Примечание. М – мужчины, Ж – женщины.

٭ — различия между подгруппой ОГ1 или подгруппой ОГ2 и ГС достоверны (р<0,05).

٭٭ — различия между подгруппой ОГ1 и подгруппой ОГ2 достоверны (р<0,05)

У женщин подгруппы ОГ1 выявлены чувство вины за происходящее в семье (сред. интенсивность 6,1 баллов), тревожность – беспомощность перед событиями в семье (сред. показатель 6,7 баллов), внутрисемейное напряжение (сред. выраженность 7,3 баллов), а также высокий уровень общей семейной тревожности (20,1 баллов). В отличие от них, женщины подгруппы ОГ2 не чувствовали никакого чувства вины за происходящее в семье (сред. 1,01 баллов), немного тревожились (сред. 2,9 баллов) но, все-таки, ощущали внутрисемейное напряжение (4,9 баллов), правда, менее интенсивно, чем женщины подгруппы ОГ1, что, в целом, обуславливало достаточно низкий показатель общей семейной тревожности (9,8 баллов). Таким образом, по сравнению с женщинами подгруппы ОГ2 и ГС, у обследованных подгруппы ОГ1 обнаружены достоверно более высокие показатели по всем шкалам (вины, тревожности, напряжения), а также по суммарному показателю семейной тревоги (р<0,05).

Среди мужчин подгруппы ОГ1 как общий уровень семейной тревоги, так и отдельных ее показателей – чувства вины и тревожности, был достоверно (р<0,05) ниже, чем у женщин подгруппы ОГ1 и мужчин из подгруппы ОГ2, которые выявились наиболее сенситивными к имеющимся нарушениям семейного здоровья (р<0,05).

Выводы. Таким образом, в результате исследования установлена специфика супружеской конфликтности и детско-родительских отношений у женщин с нарушением здоровья семьи и различным аддиктивным статусом.

  1. Дети из конфликтных семей, независимо от аддиктивного статуса их матерей (ОГ), показали наличие проблем в конкретно-личностном отношении ребенка к ближайшему внутрисемейному окружению (матери, отцу или обоим родителям), что свидетельствовало о деформации детско-родительских отношений. В отличие от детей ОГ, дети ГС продемонстрировали гармоничное детско-родительское взаимодействие, присущее семьям этой группы. Параметры, характеризующие самих детей, в целом, выявились нормативными и соответствующими возрастным и гендерным особенностям.
  2. Выявлены различия в рисунках детей с ОГ и ГС. Рисунки детей с ОГ характеризовались: • четко подчеркнутой и акцентированной линией основы как символическим отражением потребности в равновесии и стабильности; • большим количеством мелких деталей, штрихов, рисков, которые свидетельствовали о проявлениях психического напряжения и высокую тревожность; • присутствием объектов, которые несут защитный или отделяя характер; • схематичностью изображения.
  3. Результаты исследования с помощью теста «Рисунок человека» показали наличие достоверных различий в психоэмоциональном состоянии детей ОГ и ГС: дети ГС были более оптимистичны и испытывали чувство безопасности, в то время как для детей ОГ были характерны состояния незащищенности, тревоги, депрессии, угнетенности и подавленности. Интерпретация рисунков детей ОГ свидетельствовала о переживаниях выраженного психологического дистресса: состояния тревожности, напряженности, чувства опасности и угрозы с актуализацией психологических механизмов защиты.
  4. Ни в одной (р<0,05) из семей ОГ дети не получали гармоничного воспитания, в отличие от детей ГП. Более половины детей ОГ (как мальчиков, так и девочек) воспитывались в условиях гипопротекции, эмоционального отвержения, жестких взаимоотношений и повышенной моральной ответственности, остальные дети – в условиях гиперпротекции, что не также способствовало их психологическому благополучию.
  5. На основании изучения семейных ролей и родительско-детского взаимодействия, выделены три варианта развития этих параметров в зависимости от уровня супружеской конфликтности: высокий уровень супружеской конфликтности и непродуктивной стратегией родительско-детских взаимоотношений, умеренно выраженная конфликтность и искажение детско-родительских отношений, супружеская сплоченность и детско-родительской адаптация. Первые два варианта были присущи семьям ОГ, третий – ГС.
  6. Среди семей ОГ наиболее высокий уровень конфликтности и деформации детско-родительских отношений выявился присущ супругам с нарушением семейного здоровья и отсутствием аддиктивных проявлений у женщин; умеренный уровень был выявлен в семьях, в которых женщины отличались напряженностью аддиктивного статуса по социально-приемлемым аддикциям, не доходящим в большинстве случаев до клинически значимого уровня зависимости.
  7. У женщин с аддиктивной компрометацией выявлено наличие значительного уровня переживаний вины, тревожности и напряжения, связанные с нарушением семейных отношений, несмотря на умеренный уровень деформации семейного взаимодействия, в то время как у женщин без аддиктивных проявлений общее чувство семейной тревоги, как и переживания ее составляющих (кроме нервного напряжения), практически отсутствовали, в отличие от их мужей, продемонстрировавших высокий уровень семейной тревоги и переживаний по поводу имеющихся нарушений семейного здоровья.
  8. Можно предположить, что аддиктивное поведение, выявленное у женщин с умеренной выраженностью нарушения семейного здоровья, становилось способом канализации психоэмоционального напряжения, возникавшего вследствие деформации семейных отношений, и снижало уровень его выраженности, вызывая, однако, чувство семейной тревоги и вины за происходящее. В отличие от них, женщины с нормативным аддиктивным статусом, имеющийся негативный психоэмоциональный фрустрационный фон реализовывали в рамках семьи, создавая тем самым высокий уровень супружеской и детско-родительской конфликтности и не испытывая при этом ни вины ни тревожности за происходящее.
  9. Полученные результаты были учтены нами при разработке комплексной системы психологической коррекции и психопрофилактической поддержки здоровья семьи женщин с социально-приемлемыми формами аддиктивного поведения.
Read more
No Comments

БАГАТОРІВНЕВЕ УПРАВЛІННЯ: АСПЕКТ ПЛАНУВАННЯ ТЕРИТОРІАЛЬНОГО РОЗВИТКУ

Постановка проблеми у загальному вигляді.

Для забезпечення сталого розвитку територій необхідна побудова ефективної системи управління, яка спирається на міжрівневу взаємодію багатьох суб’єктів.

“Багаторівневе управління” за Білою книгою (схваленою Комітетом регіонів ЄС у 2009 р.,) передбачає використання певного методологічного підходу, що має враховувати особливості політико-інституційної системи Європейського Союзу та специфіку інтеграційних процесів усередині ЄС.

Ознаками багаторівневого управління є наявність різних управлінських рівнів, компетенції яких взаємно перетинаються, але головна увага приділяється взаємодії учасників на різних рівнях управління. За таких умов виникає складна мережа взаємодій, яка охоплює всі рівні управління одночасно.

Загалом під багаторівневим управлінням розуміють практику підготовки та прийняття рішень на наднаціональному, національному, регіональному та місцевому рівнях. Хоч, відповідно до актів ЄС, існує багаторівнева структура, компетенції регіонального рівня прийняття рішень визначаються винятково національним законодавством.

Багаторівневе управління передбачає не простий перерозподіл повноважень між різними рівнями прийняття рішень, а прийняття узгоджених рішень багаторівневими неієрархічними наднаціональними та національними установами, зокрема із залученням недержавних акторів [9].

З огляду на такий підхід багаторівневе управління можна розглядати як діяльність, що здійснюється органами виконавчої влади та місцевого самоврядування для забезпечення соціально-економічного розвитку.

Аналіз останніх досліджень і публікацій.

Сутність питання багаторівневого управління, мережевого управління досліджували у своїх працях такі вітчизняні науковці як А.Колодій, А.Пухтецька, В.Авер’янов, В.Копійка, В.Стрельцов, З.Балабаєва, І.Грицяк, Н.Вінникова та ін.

Метою статті є аналіз діяльності органів влади з планування соціально-економічного розвитку територій в умовах багаторівневого управління.

Виклад основного матеріалу

Органи виконавчої влади та органи місцевого самоврядування є учасниками багаторівневої політико-інституційної системи України. Порядок діяльності зазначених органів регулюється законами України «Про місцеві державні адміністрації» та «Про місцеве самоврядування в Україні». Основна діяльність органів державної влади спрямовується на реалізацію загальнонаціональної державної політики та її ефективне поєднання з місцевою. Одним з інструментів реалізації діяльності органів виконавчої влади є планування соціально-економічного та культурного розвитку. Водночас, до повноважень органів місцевого самоврядування відноситься підготовка програм соціально-економічного та культурного розвитку та організація їх виконання. Така спільність компетенції в умовах багаторівневого управління передбачає вироблення узгоджених принципів, процедур, порядку розробки та реалізації програм.

Отже, однією з найважливіших функцій органів публічної влади є планування розвитку території. Напрям діяльності органів публічної влади на підпорядкованій території визначається пріоритетами закладеними у програмах розвитку. Особливостями таких програм є те, що кожна з них визначає свій напрям і умови розвитку.

Планування об’єднує структурні підрозділи органів влади спільною метою, надає всім процесам координованості, що дає змогу найбільш повно й ефективно використовувати наявні ресурси, комплексно, якісно та своєчасно вирішувати різноманітні повсякденні завдання. У роботі з підготовки програмних документів вони керуються рядом законодавчих актів, до яких в першу чергу необхідно віднести закони України “Про державне прогнозування та розроблення програм економічного і соціального розвитку України”, “Про державні цільові програми”, постанов Кабінету Міністрів України “Про затвердження Державної стратегії регіонального розвитку на період до 2020 року”, “Про деякі питання щодо забезпечення участі громадськості у формуванні та реалізації державної політики», «Про Порядок оприлюднення у мережі Інтернет інформації про діяльність органів виконавчої влади», розпорядження Кабінету Міністрів України «Про схвалення Концепції вдосконалення системи прогнозних і програмних документів з питань соціально-економічного розвитку України» та інші.

Забезпечення соціально-економічного розвитку територій на обласному, районному та місцевому рівнях здійснюють органи влади шляхом реалізації довго-, середньо- та короткострокових програм. До таких програм відносяться стратегії економічного та соціального розвитку України; державної стратегії реґіонального розвитку; програми соціально-економічного розвитку та інші.

Довгострокові програми/планові документи визначають напрям розвитку держави, регіонів, окремих територій і розробляються терміном понад 5 років (стратегія економічного та соціального розвитку України) Середньострокові програмні документи розробляються строком до 5 років на підставі довгострокових і визначають умови соціально-економічного розвитку їх метою є досягнення стратегічних цілей (стратегія розвитку галузі економіки (сфери діяльності). Короткострокові програми соціально-економічного розвитку розробляються на підставі середньострокових планових документів і визначають цілі на наступний рік. Термін дії яких до року (програми соціально-економічного розвитку).

Планові документи розробляються на підставі аналізу ситуації, що склалася на певній адміністративно-територіальній одиниці, її стану виробничого, науково-технічного та трудового потенціалу, конкурентоспроможності, рівня розвитку економіки і соціальної сфери та з урахуванням впливу політичних, економічних та інших факторів.

Порядок підготовки програм планування передбачає тісну взаємодію всіх зацікавлених сторін процесу. Учасниками якого стають представники органів влади, місцевого самоврядування, підприємницьких бізнес-структур, представники громадськості, які уособлюють різні рівні багаторівневого управління.

Плановим документом національного рівня є Стратегія сталого розвитку «Україна-2020», що визначає напрямки та пріоритети розвитку України на період до 2020 року. Вона є суспільним договором між владою, бізнесом та громадянським суспільством. Передумова реалізації Стратегії це – суспільний договір між владою, бізнесом та громадянським суспільством, де кожна сторона має свою зону відповідальності. Стратегія має чотири вектори руху, це – сталий розвиток країни; безпека держави, бізнесу та громадян; відповідальність і соціальна справедливість; гордість за Україну в Європі та світі. Пріоритетним напрямом стратегії є реалізація програм енергонезалежності, популяризації України у світі та просування інтересів держави у світовому інформаційному просторі. У реальному житті компоненти стратегії є сукупністю або системою різних і постійних взаємодій.

Рівень загальнодержавного розвитку окреслює Державна Стратегія регіонального розвитку на період до 2020 року. Стратегія визначає цілі державної регіональної політики та основні завдання центральних та місцевих органів виконавчої влади і органів місцевого самоврядування, спрямовані на досягнення зазначених цілей, а також передбачає узгодженість державної регіональної політики з іншими державними політиками, які спрямовані на територіальний розвиток [3].

Зазначена Стратегія виступає важливим інструментом посилення партнерства між облдержадміністрацією, обласною радою, органами місцевого самоврядування, широким колом організацій громадянського суспільств, бізнесом. Вона є сприятливим елементом для створення публічно-приватних партнерств, що має позитивний вплив на місцевий діловий клімат та конкурентне становище громади, а також на вирішення інших питань забезпечення життєдіяльності території.

На регіональному рівні основою для розвитку є соціально-економічні стратегії, і які зорієнтовують діяльність органів публічної влади в напрямі стабілізації та підвищення якості життя населення на основі підвищення ефективності економіки і забезпечення додаткових надходжень в бюджети всіх рівнів за рахунок активізації інноваційних й інвестиційних процесів.

Стратегія соціально-економічного розвитку регіону визначає зміст основних напрямів діяльності органів публічної влади: управління соціально-економічним розвитком; управління бюджетом і фінансами; управління економікою і підприємництвом; управління майном і землею; управління зовнішньоекономічною діяльністю; охорона навколишнього середовища. Процес формування стратегії соціально-економічного розвитку регіонів є одним із найважливіших напрямів діяльності виконавчих і законодавчих органів місцевої влади. Також розробка стратегії є основою для налагодження партнерства між обласною державною адміністрацією, обласною радою, районними державними адміністраціями, міськими та районними радами, вищими навчальними закладами, широким колом організацій громадянського суспільства.

Стратегія розглядається як плановий документ найвищого рівня в регіоні, а отже її реалізація вимагає зосередження фінансових, фізичних та людських ресурсів. Спільні зусилля адміністративних органів, громадянського суспільства, наукових кіл і громадян покликані забезпечити успішну реалізацію пріоритетів та заходів стратегії. Зосередження та належна координація наявних фінансових ресурсів, одержаних за рахунок бюджетів усіх рівнів, власних коштів підприємств, іноземних та вітчизняних інвесторів, коштів міжнародних фінансових організацій, є підґрунтям для досягнення цілей, визначених у стратегії.

Місцеві програми соціально-економічного розвитку розробляються з метою втілення єдиної політики розвитку району на рік, що вимагає визначення конкретних пріоритетів у соціальній та економічній сферах, належної взаємодії органів виконавчої влади та органів місцевого самоврядування. Програми розробляються на підставі аналізу тенденцій соціально-економічного розвитку території, оцінки ресурсного потенціалу за минулий рік визначаються актуальні проблеми соціально-економічного розвитку, пріоритети, основні завдання та заходи економічної та соціальної політики на наступний рік, а також критерії реалізації. На даному рівні процес планування відбувається за принципом «зверху – донизу», що передбачає обов’язкове дублювання на місцевому рівні майже всіх програм, які прийняті на загальнодержавному рівні.

Планування діяльності органів влади України, що складається терміном на один рік є оперативним або звичайним плануванням. На практиці дуже часто оперативне планування трактується як стратегічне. Але у порівнянні зазначені види планування мають суттєві відмінності. Стратегічне планування наділяють властивостями передбачливості, зосередженості на конкретних цілях, з терміном дії понад три роки. Оперативне ж планування навпаки є реактивним, має загальні цілі, є простим і елементарним, термін дії його до одного року.

Якщо система стратегічного планування зорієнтована на прискорене досягнення стратегічних цілей розвитку, то оперативне зосереджується на вирішенні нагальних проблем. Тому основою реалізації стратегічних документів має стати оперативний план, адже за допомогою нього висвітлюються назрілі проблеми сьогодення та на які пріоритети повинен спрямовуватись розвиток території.

Перевагою підготовки оперативного плану є його надзвичайна практичність, яка вимагає від розробників визначати та узгоджувати вартість заходів, що пропонуються, відповідальних за їх виконання та джерела фінансування. Підготовка стратегії зазвичай не ставить такої жорсткої вимоги щодо фінансових аспектів, бо відповідь на питання фінансового забезпечення є дуже загальною [2, с. 5].

Оперативне планування у сфері державного управління якраз і має стати найважливішим інструментом дотримання принципу збалансованості інтересів та встановлення системи партнерства між органами публічної влади.

З огляду на описані вище програми розвитку території в Україні можна зазначити, що це система багаторівневого управління, що передбачає узгоджені принципи, методи, порядок розробки програм.

Так, принципами ефективного врядування за Білою Книгою є: відкритість, участь, підзвітність, ефективність та злагодженість. Кожен принцип є важливим для більш демократичного врядування. Вони підтримують демократію та принцип верховенства права у державах-членах ЄС, але можуть бути застосовані на усіх рівнях влади – світовому, Європейському, національному, регіональному і місцевому[4].

Принцип відкритості передбачає активну працю інституцій, що активно обмінюються інформацією з державами-членами ЄС, відносно того, що робить ЄС та які рішення він приймає. Наступний принцип участі має на увазі якість, ефективність політики ЄС, залежить від участі широкого кола осіб та організацій в процесі творення політики. Але особлива увага зосереджується на багаторівневому партнерстві. Підзвітність інституцій ЄС у законодавчому та виконавчому процесах має бути зрозумілою. Ефективність і своєчасність базується на чітких завданнях, оцінкою майбутнього впливу з використанням попереднього досвіду. Потреба в узгодженості зростає через різноманітність характерної для ЄС, яка передбачає доступність політики та рішень, що приймаються на рівні інституцій ЄС.

Учасники підготовки планових документів в Україні дотримуються принципів: партнерства, що має забезпечити сталість рішень і формування спільної відповідальності за їх упровадження; причетності та участі, що сприятиме розбудові широкого соціального консенсусу та чіткої громадської підтримки оперативного плану і включених у нього проектів; прозорості, що передбачає громадські обговорення та широке ознайомлення з результатами; відповідності стратегічному баченню, довгостроковим пріоритетам і середньостроковим стратегічним цілям; узгодженості документів з планування; безперервності моніторингу, аналізу та коригуванню.

Тож прослідкувавши за принципами оперативного планування та ефективного врядування можна сказати, що вони в більшій своїй частини перетинаються.

Методом багаторівневого управління, для узгодження інтересів і дій, в країнах ЄС використовується «відкритий метод координації» (Open Method of Coordination). Етапами якого є:

–     визначення загальних цілей;

–     розробка загальних показників;

–     підготовка спільних багаторівневих стратегій та проектів;

–     підготовка спільних доповідей на європейському рівні;

–     оцінка і взаємне навчання [1].

Даний метод європейського врядування розуміється як інструмент вироблення, реалізації та координації спільних політик ЄС; як інструмент «бенчмаркінгу» — оцінювання та порівняння досягнень різних суб’єктів врядування. Тому запровадження такого методу для України стало би слушною нагодою для порівняння розвитку території як на національному рівні так і на місцевому чи регіональному. Адже нині діюча система звітування про виконання планових документів досить застаріла і вимагає нових підходів вирішення. Сутність моніторингу програм має заключатися не у звітуванні про виконання, а у визначенні просування до розвитку.

Але розвиток буде здійснюватись з врахуванням взаємодії всіх учасників підготовки та реалізації причому взаємодія має бути як вертикальна так горизонтальна. Прикладом можуть стати концепції сучасного соціо-політичного управління “Governing”, “Governance” та “Governability”. Вони складають теорію налагодження взаємодії між різними учасниками державно-суспільних відносин. Вертикальне управління “Governing” зберігає значення в структурно-функціональному аспекті щодо взаємодії центру та влади на місцях. Горизонтальні структури управління, здійснюваного на засадах “Governance”, діють в межах наданих повноважень в інтересах суспільства, за його дієвої підтримки та під громадським контролем. Можливості продуктивного функціонування влади забезпечує “Governability”, тобто керованість усієї системи управління [8].

Іншими словами, керованість всієї системи планування на різних рівнях повинна здійснюватись взаємоузгоджено як на горизонтальному так і вертикальному рівнях.

Висновок.

Зазначена мережа взаємодій різних управлінських рівнів, що виникає при реалізації програм розвитку територій є ознакою багаторівневого управління. Адже прийняті рішення на національному рівні поширюються на регіони та місцевий рівень. На кожному з рівнів присутня взаємодія учасників планувального процесу, яка вимагає постійної участі.

Отже, така система взаємодії суб’єктів різних рівнів в Україні: національного, державного, регіонального та місцевого вирішують одне завдання – розвиток території на кожному з рівнів.

Кожний виконаний проект і кожне економічне покращання змінює середовище для майбутніх оперативних дій і стратегічного планування. Змістове наповнення плану залежить від низки ключових факторів, до яких в першу чергу належить запровадження нових підходів, що сприятимуть реалізації потенціалу взаємодії між політичними, економічними і соціальними учасниками планування, кожного із зазначених вище, рівнів, підвищить ефективність вирішення питань суспільного значення.

Тож для побудови ефективної системи впливу управління, яка б діяла ефективно через міжрівневу взаємодію багатьох суб’єктів і забезпечила сталий розвиток територій, необхідно розглядати підхід планування на основі моделі багаторівневого управління.

Read more
No Comments

ПОЛІТИЧНА КРИЗА ПУБЛІЧНОГО УПРАВЛІННЯ В УКРАЇНІ

ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМИ. Ефективне функціонування публічного управління сприяє успішному розвитку будь-якого суспільства. Політична ситуація в країні значною мірою впливає на публічне управління. Разом з тим, коли в країні триває пошук оптимальної форми правління і одночасно здійснюються реформи у різних суспільно важливих інституціях, то публічне управління втрачає налагоджену стабільну систему і потрапляє під вплив багатьох політичних сил, які намагаються не тільки впливати на формування політичних інституцій та публічної політики, а й монополізувати цей вплив. Це створює передумови конфліктної ситуації, яку необхідно врегулювати. Наявність неврегульованих політичних конфліктів між суб’єктами влади призводить до кризи публічного управління.

АНАЛІЗ ОСТАННІХ ДОСЛІДЖЕНЬ І ПУБЛІКАЦІЙ. Протягом останніх років зросла увага українських науковців до питання щодо вивчення та подолання кризи в державному управлінні, зокрема:

– сучасний стан теорії та методології формування державно-управлінських рішень розглядав В.Д. Бакуменко [3, с. 328];

– залежність процесу підготовки, прийняття та реалізації політичних рішень від стану впровадження політичної стратегії і тактики розкрив у дисертації П.В. Мироненко [15, с. 4];

– питанням щодо реформування державного управління і державної служби в Україні приділяв увагу О.Ю. Оболенський [8, с. 348];

– механізми управління кризами суспільного розвитку в системі державного управління досліджувала Т.І. Пахомова [17, с. 66];

– становленню й розвитку антикризових технологій як механізму реалізації цілей державного управління в Україні присвятив свою дисертацію В.І. Шарий [21, с. 25].

Натомість у світовій політичній науці цій тематиці приділяється значно більше уваги. Серед сучасних зарубіжних досліджень, присвячених політичній кризі, варто відзначити праці, в яких розглядаються питання концептуалізації поняття кризи, методології її дослідження, а також еволюції наукової рефлексії щодо цієї проблематики.

Американський дослідник C. Фланаган визначає кризу як виклик чинній владі, загрозу її авторитету, що досягає рівня, на якому владні структури вже не в змозі підтримувати стабільність існуючого ладу [19, с. 48].

Німецький учений Е. Циммерманн зазначив, що політична криза є значно ширшим поняттям, аніж урядова криза або криза управління. Вона більшою або меншою мірою призводить до зміни політичного курсу («policies») та політичної системи загалом [20, с. 69].

За словами польського вченого П. Штомпка, період політичної, економічної чи культурної кризи значно пожвавлює традиції: люди звертаються до досвіду предків. «Критичний традиціоналізм» є поширеною ідеологічною позицією у такій ситуації, оскільки прагне врівноважити функції та дисфункції тієї чи іншої традиції в конкретному випадку [22, с. 98].

Фундаментальною є праця Т. Парсонса «Система сучасних суспільств», у якій автор вважає довіру однією з умов, що забезпечує суспільну стабільність, своєрідним способом кредитування політики [16, С. 24-26].

Французький соціолог М. Доган у статті «Ерозія довіри у розвинених демократіях» доводить, що у Франції та й загалом у світі спостерігається значний відсоток громадян, що виражають слабку довіру або ж сильну недовіру до окремих політичних інститутів та осіб, які ними керують, не заперечуючи легітимності самої політичної системи. За словами вченого, це характерно переважно для систем, що стабільно функціонують, яким не загрожує руйнація. У таких умовах криза легітимності сприймається як новий поштовх до розвитку [9, c. 86].

Отже, політична криза як феномен цікавила мислителів, дослідників, науковців з давніх часів. З останньої чверті ХХ століття політична криза стає об’єктом особливої уваги науковців західних країн, а з 1990-х років – і пострадянських, у тому числі України.

Варто зауважити, що в працях українських науковців здебільшого досліджується адміністративний аспект державного управління, а питанням політичної складової кризи публічного управління на сучасному етапі приділяється мало уваги. Це питання потребує додаткового вивчення, і тому завданням нашої статті є визначення сутності та особливостей політичної кризи публічного управління, аналіз основних її причин і з’ясування питань, на які політичним силам потрібно першочергово звертати увагу, щоб уникнути негативних наслідків кризових явищ.

ВИДІЛЕННЯ НЕВИРІШЕНИХ РАНІШЕ ЧАСТИН ЗАГАЛЬНОЇ ПРОБЛЕМИ. Зазначені терміни вимагають докладного вивчення в Україні та систематизації найкращих зарубіжних практик. Потрібно досліджувати інструменти публічного управління для врегулювання політичної кризи. Важливо удосконалюючи впроваджені наукові досягнення у сфері державного управління, наслідувати найкращі зарубіжні тенденції та практики і сприяти розвитку науки публічного управління.

МЕТА СТАТТІ. Метою статті є дослідження понять «політика» «політична криза» «політична криза публічного управління», аналіз політичної кризи публічного управління, її ознак, причин та шляхів подолання, актуальних для українських реалій.

ВИКЛАД ОСНОВНОГО МАТЕРІАЛУ. Державне управління як явище є складним і багатогранним, тому і не існує сталого, вичерпного та загальновизнаного визначення державного управління.

В основі визначень державного управління, поданих більшістю українських науковців, закладено класичне розуміння управління у державному секторі, що було запропоноване Максом Вебером. Вважається, що головною рисою державного управління є його владний характер, витоками якого є державна воля та поширення на все суспільство.

У сьогоднішніх умовах відбувається якісна зміна способів і методів державного управління. Нині у вітчизняній літературі дедалі частіше використовується поняття «публічне управління», що відповідає сучасним тенденціям і практиці функціонування інститутів демократичного суспільства, але законодавчо це поняття не закріплено. Водночас здебільшого ще вживається термін «державне управління», який не є точним відповідником терміна «публічне управління» або поєднанням цих понять.

Ключовим аспектом державного управління є держава, тимчасом як публічного управління – народ.

Варто зазначити, що система публічного управління охоплює багато підсистем: політичну, економічну, соціальну, адміністративну, правову, гуманітарну тощо. На процес її формування та розвитку, безумовно, впливають як внутрішні (нестабільність соціально-політичної системи держави), так і зовнішні (геополітичне становище, світова фінансова криза тощо) чинники.

Сам термін «публічне управління» (англ. Public management) уперше був використаний у науковій практиці у 1972 році англійським державним службовцем Десмондом Кілінгом у його науковій праці «Management in Government» [11], в якій відзначалося, що «публічне управління – це пошук використання у найкращий спосіб ресурсів задля досягнення пріоритетних цілей державної політики». Водночас один із сучасних дослідників публічного управління Гірт Букерт [5] наголошує на тому, що «публічне управління не є певним нейтральним, технічним процесом, а є діяльністю, яка тісно пов’язана з політикою, законом і громадянським суспільством».

Підсумовуючи вищесказане, можемо зазначити, що суть державного управління як самостійного виду державної діяльності слід розуміти як систему елементів державної влади, яка має виконавчо-розпорядчий характер, виконує функції і завдання держави у процесі регулювання економічної, соціально-культурної та адміністративно-політичної сфер. А на публічне управління завжди впливали і впливають проблеми світової та внутрішньої політики, суспільного життя загалом. Публічне управління вивчає взаємодію політичної системи, державного сектору, співвідношення муніципальних, державних та народних інтересів із залученням суспільства до контролю всіх органів влади.

Отже, враховуючи, що державне управління є складовою публічного управління, ми будемо використовувати термін «публічне управління», оскільки вважаємо його ширшим поняттям.

Не можна оминути й питання взаємозалежності понять «публічне управління» та «політика», які об’єднує природа походження, пов’язана із феноменом влади.

То що ж таке політика? Термін «політика» походить від давньогрецького слова «поліс» (місто-держава) та його похідних: «politike» (мистецтво управляти державою), «politeteia» (конституція), «polites» (громадяни), «politica» (державний діяч). Єдиного визначення поняття «політика» не має.

Політика існує там, де суперечки між людьми починають набувати суспільно значущого характеру, тобто зачіпають інтереси великих груп людей. Політику можна вважати засобом подолання суперечок у суспільстві.

Своїм походженням слово «політика» зобов’язане видатному давньогрецькому мислителю античного світу Аристотелю (384–322 до н.е.). Він відводив політиці одне з провідних місць, вважаючи її найважливішою наукою, функції якої пов’язані з основною суспільною метою – узгоджувати, регулювати спокій, творчу діяльність людей, загальне благо з благом окремих індивідів і за допомогою управління – людське суспільне співжиття.

Аристотель у трактаті «Політика» наголошував на відповідальності держави за підтримку співпраці і подолання чвар між людьми. Конфлікти виникають там, де держава порушує принципи розподілу благ. Джерело чвар між людьми філософ бачив у нерівності почестей (пихатість) і нерівності майна (користі). Турбота керівника держави в першу чергу про себе (влада, почесті) є головною причиною політичних протиборств, що призводять зрештою до деспотії і тиранії, за яких процвітає насильство над громадянами. Мислитель вважав, що влада повинна належати не бідним і не найбагатшим, а середнім рабовласникам-політикам [1, с. 239].

Крім того, даючи визначення державі як «спілкуванню подібних один одному людей заради досягнення можливо кращого життя», Аристотель мав на увазі тільки вільних громадян грецьких полісів. Варварів і рабів він просто не вважав за людей, гідних спілкування з громадянами держави. Держава уявлялась йому об’єднанням вільних громадян, які спільно керують справами рабовласницького суспільства.

Аристотель цілком погоджувався з думкою свого вчителя Платона щодо тлумачення поняття «політика», хоча багато в чому їх погляди суттєво відрізнялися. За Платоном політика – це активна людська діяльність, що має на меті досягнення загального блага і задоволення соціальних потреб людей, що спрямовується тими, хто володіє вищою силою керівництва, «царським мистецтвом» управління у рамках законності. Головний сенс політики – запобігання соціальним конфліктам, що відбуваються внаслідок протиставлення бідності і багатства, зловживання владою, крайнощів демократії [18, С. 89–454].

Таким чином, викладене вище свідчить, що вчення Аристотеля та Платона не втратило своєї актуальності і в сучасному світі.

Актуальним сьогодні є також бачення «політики» класиком політичної науки, німецьким соціологом, одним і засновників сучасної політичної науки (концепція легітимності влади, теорія бюрократії, дослідження демократії) Максом Вебером (1864–1920), який зазначив, що політика «означає прагнення до участі у владі або до здійснення впливу на розподіл влади – чи то між державами, чи то всередині держави між різними соціальними групами» [4, с. 644]. Вебер визначав політику як прагнення кожної людини брати участь у владі або впливати на розподіл її між групами в середині держави, як надію завжди знаходити зустрічне розуміння інших членів суспільства щодо своїх дій.

Визначення політики через владу характерне для багатьох мислителів: Нікколо Макіавеллі, Вільфредо Парето, Карла Маркса та інших. Такий підхід до розуміння політики характеризується як силовий, директивний.

Заслуговує на увагу формулювання «політики» у третьому виданні (1961) Міжнародного словника американського лексикографа Нао Вебстера (1758–1843):

«– розділ етики, пов’язаний більше з державним і суспільним організмом у цілому, ніж з окремою особистістю, різновидом (підрозділ) моральної філософії, що має справу з етичними відносинами і обов’язками урядів (владних структур) або інших соціальних організацій;

– громадська та соціальна етика;

– політичні дії, практика;

– політичні відносини або ділове змагання між групами інтересів, а також індивідуумами за владу і лідерство;

– дії з метою розширення контролю з деякими іншими цілями поза урядовими групами;

– політичне життя як основна сфера діяльності або професія;

– політичне керівництво (проведення політики) у приватних справах;

– політичні принципи, переконання, думки або симпатії окремої особистості (жінки чи іншого політика);

– загальна сукупність взаємодіючих і зазвичай конфліктуючих відносин між людьми, що живуть у суспільстві;

– відносини між лідерами і нелідерами в будь-якому соціальному організмі (політичне співтовариство, церква, клуб або профспілка);

– політична наука.» [6]

Отже, політика – особлива сфера діяльності між класами, націями та іншими соціальними групами, ядром якої є проблема завоювання, утримання та використання державної влади та публічного управління.

До ХІХ століття політика розглядалася як вчення про державу, інституційну владу державного рівня.

З поділом влади в державі, децентралізацією владних повноважень, розвитком партійних систем, засобів масової інформації, численних і різноманітних соціальних спільнот, груп, об’єднаних спільними інтересами, потребами, змістом, політика і політичне життя уже не зводиться до державної влади.

Сьогодні немає людини, яка не відчувала б на собі вплив політики, яка вважала б себе поза політикою. Є такий вислів: якщо людина не цікавиться політикою, то політика цікавиться людиною. Адже життя людини як істоти суспільної, соціальної – завжди життя політичне.

Таким чином, можна констатувати, що політика – особлива діяльність з управління державою, суспільством, організаційна і регулятивно-контролююча сфера суспільства, що здійснює, зокрема, управління економічною, правовою, соціальною, культурною, релігійною сферами [10, с. 531].

Політика постійно пов’язана з інтересами тих, хто бореться за завоювання або утримання влади, що в свою чергу завжди пов’язано з протиріччями та конфліктами між великими суспільними групами на основі поділу різних благ. В основі політики лежать або співпраця та взаємодопомога людей, або ворожнеча, конфронтація, насильство та конфлікти між ними і організаціями, що виражають їхні інтереси.

Сьогодні ми спостерігаємо ситуацію, яка склалася через неспроможність політичних сил узгодити свої дії, наслідком чого є гальмування вкрай потрібних законотворчих процесів і ослаблення публічного контролю. Варто звернути увагу на законопроекти, які стосуються виборчого законодавства, що за своєю актуальністю стоять над багатьма іншими, зокрема Виборчого кодексу, який став би єдиним законом із забезпечення однакових умов й адміністративних процедур для проведення всіх видів виборів. Перші намагання реалізувати ідею Виборчого кодексу були ще на початку 2000-их років. Починаючи з 2007 року ПАРЄ та Венеціанська комісія рекомендували українській владі розробити та прийняти Виборчий кодекс. За період 2008 – 2010 роки було підготовлено його проект та подано на розгляд парламенту. У 2010 році Венеціанська комісія надала висновок щодо проекту Виборчого кодексу Верховної Ради України (№ 593/2010) та повернула його на доопрацювання і ухвалення. До сьогодні парламентарі не знайшли можливості для прийняття у сфері безпосереднього народовладдя в Україні стратегічного рішення, орієнтованого на справді важливу перспективу – ухвалення Виборчого кодексу України. Та й загалом усе виборче законодавство політикум намагався «прилаштовувати» під свої виборчі потреби. У новітній історії України було прийнято і діяло майже стільки законів про вибори народних депутатів, скільки власне відбулося самих виборів. Не меншою кількістю законів регулювались і місцеві вибори.

Неприйняття важливих державних рішень супроводжується загостренням усіх існуючих у межах країни конфліктів. Такі неврегульовані конфлікти зрештою можуть призвести до кризи.

Поняття «криза» – одне з найбільш складних, адже має чимало змістових відтінків інтерпретацій та сутнісних характеристик. Сам термін походить від грецького «krisis» – різкий перелом, тяжкий перехідний стан, крайня точка падіння, гостра нестача, невідповідність.

Причини кризи можуть бути різними. Вони поділяються на об’єктивні, пов’язані з циклічними потребами модернізації і реструктуризації, суб’єктивні, що є наслідком помилок і волюнтаризму в управлінні, природні, обумовлені зміною клімату, землетрусами, повенями та іншими природними катаклізмами, а можуть мати і техногенний характер, пов’язаний з діяльністю людини, наприклад аварія на ЧАЕС, вирубка лісів.

При цьому причини кризи можуть бути зовнішніми – зумовленими тенденціями і стратегією макроекономічного розвитку або навіть розвитку світової економіки, конкуренцією, політичною ситуацією в країні, і внутрішніми – пов’язаними з ризикованою стратегією маркетингу, внутрішніми конфліктами, недоліками в організації виробництва, недосконалістю управління, інноваційною та інвестиційною політикою [7, с. 510].

Для розуміння кризи велике значення мають не тільки її причини, а й різноманітні наслідки: можливе відновлення або руйнування, оздоровлення або загострення існуючої, і як наслідок виникнення нової кризи ще більш глибокої і тривалої. Вихід із кризи не завжди може мати позитивні наслідки у короткий термін. Хоча з політичних причин часто відбувається відтермінування вирішення кризових ситуацій на досить довгий час. Прикладом може слугувати відмова Януковича В.Ф. підписувати Угоду про асоціацію з Європейським Союзом, яка призвела до політичної кризи у вигляді Євромайдану 2013 року. Наслідком цієї кризи стала ще глибша політична і соціально-економічна криза та зовнішня агресія: анексія Автономної Республіки Крим Росією, неоголошена війна на Донбасі, економічна війна Російської Федерації проти України – відмова від товарів, заборона транзиту через територію Росії, шантаж енергоресурсами, що спричинило знецінення національної валюти України втричі тощо. Вирішити ці питання відразу Україна не в змозі, але поступово все ж таки відбуваються зміни: зокрема, підписання Угоди з Європейським Союзом, відновлення боєздатності Збройних Сил України, відмова від російських енергоносіїв, організація транзиту товарів в обхід Російської Федерації, освоєння нових ринків збуту, стабілізація грошової системи тощо.

Уперше теоретично осмислити кризові явища в політиці намагалися у своїх творах ще стародавні мислителі. Ця тема становила інтерес у контексті вчень про форми та засоби правління. Роздуми про політичну нестабільність можна знайти в літературних джерелах Стародавнього Єгипту і в давньоіндійській пам’ятці політичної думки – трактаті «Артхашастра» [2, с. 76]. Такі ідеї обґрунтували у своїх творах Н. Макіавеллі [13, с. 97] та Конфуцій [12, с. 114].

Заслуговують на увагу погляди Аристотеля, який одним із перших серед філософів став пов’язувати характер соціальної структури суспільства з його політичним устроєм та політичним розвитком. У своїх роботах він відзначав, що стабільність багато в чому залежить від наявності в суспільстві значного середнього прошарку. Таким чином, політична криза пояснювалася зміною соціальної структури суспільства, коли бідні верстви населення, завжди маючи потенціал до радикальних дій, починали кількісно превалювати над іншими соціальними класами. Крім того, головну причину політичної нестійкості, заколотів і зміни форми держави Аристотель вбачав у спотворенні принципу справедливості, коли олігархія посилює існуючу нерівність, а неправова влада демосу (охлократія) зрівнює багатих і простий народ [1, с. 85].

Загалом у вивченні проблематики політичних криз можна умовно виділити три періоди:

перший – донауковий (з часів Стародавнього Сходу і Античності до середини ХІХ ст.), коли політичні доктрини здебільшого містилися у філософських та релігійних текстах. Для донаукового періоду була характерна описовість та фрагментарність вивчення криз, що розглядались як небажані явища, яких слід уникати;

другий – транзитивний, оскільки йдеться про перехід від релігійно-філософського до політологічного сприйняття феномену кризи (середина ХІХ століття – 1970-ті роки). Наукове пізнання в цей період дедалі більше базувалося на суто політологічному інструментарії. Саме тоді вперше було висунуто тезу про позитивний вплив кризи на розвиток політичної системи;

третій – політологічний (із 1970-х років і донині). У цей період проводиться дослідження та вивчення політичних криз на планетарному рівні, з використанням результатів екологічних, демографічних, економічних та інших досліджень.

Політична криза публічного управління проходить, як мінімум, три основні етапи:

– загострення та нагромадження суперечностей між громадянським суспільством і політикою правлячого кола, а також значної кількості невирішених конфліктів у суспільно-політичному житті суспільства, яке може тривати протягом певного часу. У разі відсутності реакції влади настає черговий етап;

– реальний конфлікт у суспільстві, який не можна врегулювати шляхом переговорів чи компромісів та який гальмує суспільний розвиток;

– загострення кризи, початок розпаду окремих політичних структур, втрата державним управлінням впливу на суспільні процеси [14, С. 51-53].

Саме на третьому етапі нині перебуває Україна.

Позачергові вибори Президента України та позачергові вибори народних депутатів України у 2014 році є тому підтвердженням, а також способом оновлення влади в цілому.

Як наслідок, в суспільстві виникли гострі протиріччя, які призвели до Революції Гідності. В цей час пожвавилася дискусія про боротьбу з корупцією в Україні, про недостатню ефективність щодо впровадження ініційованих владою реформ, про підвищенні рівня прозорості, відповідальності та незалежності системи судочинства, про деполітизацію та професіоналізацію системи державної служби, в тому числі органів місцевого самоврядування, почастішали взаємні звинувачення всередині влади тощо.

Та хоч би скільки говорили на різних рівнях політикуму про подолання політичної кризи, вона буде нездоланною, адже немає волі для її вирішення. Її причини не усунуті, тому вони й далі руйнують Україну.

Ними, на нашу думку, можуть бути:

– політична корупція та зловживання владними повноваженнями (корупція залишатиметься головним індикатором стану справ у політиці та економіці (митниця, податки, бюджетування, державні закупівлі тощо);

– неспроможність влади реалізувати означені цілі;

– гальмування програми реформ;

– перехід влади від політики реформ до режиму самозбереження;

– прояв у владі високого рівня конфліктності, низької управлінської ефективності, дефіцит суспільного діалогу;

– демонстрація правлячою більшістю мови торгу, шантажу, ультиматумів та чвар замість консенсусу та мови політики;

– криза довіри між учасниками коаліції;

– зростання напруження у відносинах між урядом та адміністрацією Президента (конкуренція за концептуальне лідерство), що призводить до конфлікту за повноваження та право визначати державний курс;

– позбавлення політичної опозиції в парламенті та за його межами можливості контролювати дії влади та впливати на формування державної політики, що в подальшому може привести до нової політичної кризи;

– відсутність ефективної системи державної регіональної політики та моделі реінтеграції країни програмує зіткнення і конфлікт відцентрових і доцентрових сил (може перерости у політичний клінч у взаєминах між центром і регіонами);

– загострення неврегульованого конфлікту на сході України, проблема переселенців, подвійне пенсійне забезпечення, відсутність артикульованої політики щодо майбутнього території Донбасу, збільшення злочинності на прилеглих до зони конфлікту територіях, контрабанда зброї та наркотиків в Україні через блокпости та лінії розмежування;

– інерційність зовнішньої політики (відсутність нових елементів та істотних корективів у порядку денному);

– відсутність нових ідей та проектів у зовнішній політиці;

– відсутність нових політичних ініціатив щодо прискорення реалізації Мінських домовленостей, розширення кола учасників перемовин, створення нових механізмів контролю над виконанням зобов’язань;

– зростання невдоволення у відносинах між Україною та західними партнерами, яке зумовлює часткове ігнорування, часткове зовнішнє втручання в управління країною;

– втрата ініціативи та руху в напрямку зовнішньополітичного курсу партнерів, що створюють певні ризики для національних інтересів, зокрема прагнення партнерів України вести переговори з Російською Федерацією стосовно нормалізації відносин без урахування позиції України або за її рахунок (прикладом слугує зустріч «Нормандської четвірки» у Берліні 20 жовтня 2016 року без підписання жодного документа за її наслідками. «У підсумку Україна, Європа і світ отримали продовження і, на жаль, загострення конфлікту на континенті і глобального конфлікту» – прокоментував рішення «Нормандської четвірки» про дорожню карту щодо Донбасу екс-представник України в політичній підгрупі Тристоронньої контактної групи з мирного врегулювання ситуації на Сході України Роман Безсмертний);

– розчарування та втрата довіри до дій української влади міжнародними фінансовими структурами, великого глобального бізнесу (основними контрагентами українського уряду залишаються міжнародні фінансові інститути (МВФ, ЄБРР), що мають чіткі критерії надання кредитних ресурсів та інструменти контролю за їх використанням);

– криза довіри громадян до всіх органів влади (політична еліта після зміни влади в 2014 році не виправдала отриманий кредит довіри. Діяльність керівників держави оцінюється населенням країни вкрай критично і негативно, що може викликати загострення суспільно-політичної ситуації і протестних настроїв).

Наслідки кризи в Україні триватимуть до того моменту, допоки не будуть спочатку публічно усвідомлені причини цієї кризи більшістю правлячого класу, допоки політики, хоча б під тиском суспільства і Заходу, не почнуть змінювати існуючу систему, проводити реформи, а ті, хто дійсно призвів до цієї кризи, не будуть усунуті від влади.

Разом з тим, на думку теоретиків політичних наук, політична криза має також позитивні сторони: нове співвідношення сил та інтересів, що стане поштовхом для початку для нового етапу суспільного розвитку.

ВИСНОВКИ ТА ПРОПОЗИЦІЇ. Сьогодні гостро стоїть проблема переосмислення власної історії, причин поразок і перемог, втрат і досягнень. Виникає потреба пошуку нової моделі національного розвитку, визначення пріоритетів і стратегій держави на найближче майбутнє. Це можливо зробити лише в контексті світових процесів, ураховуючи історичний досвід як України, так і інших країн.

Політична система України впродовж незалежності перебуває в нестабільному стані, науковці її називають перехідною від радянської до демократичної, що дає підстави говорити про системну політичну кризу в країні.

Нинішня політична криза в Україні є лише зовнішнім виявом глибокої системної кризи, яку сьогодні переживає держава, не реформована з часів розпаду колишнього СРСР.

Відсутність політичної волі до реального реформування, нагромадження помилок та прорахунків, починаючи з 1990-х років, спричинили кризову ситуацію в державі, що тягнеться до сьогодні та заважає становленню держави як сильного суб’єкта на міжнародній арені.

Беручи до уваги викладене вище, можна стверджувати, що політична криза в Україні в 2013–2014 років зрушила з місця трансформаційні процеси в суспільстві. Громадяни України почали усвідомлювати, що влада та суспільство – це не дві протилежні сили, а взаємозалежні системи, які не можуть існувати одна без одної. На жаль, подальші події показали слабкість процесів, що відбуваються, та надзвичайну здатність пострадянської системи до самовідтворення. Тому існує нагальна потреба подальших досліджень у цій галузі, аналізу кризової ситуації та розроблення дієвих антикризових механізмів взаємодії громадянського суспільства та влади для встановлення взаємовідносин з чіткими правилами гри для всіх учасників процесу та розбудови сильної країни, у якій мріє жити кожен громадянин. Особливо важливим є використання антикризових механізмів у виборчому процесі.

Дослідження політичної кризи в Україні нині є дуже актуальним. Криза виявляє всі огріхи в роботі державних механізмів і показує, що публічне управління потребує перезавантаження.

Головні причини політичної кризи публічного управління не усунуті і вони й далі руйнують країну. Подолати цю кризу можна тільки за умови антикризового управління.

Ключовими функціями антикризового публічного управління повинно бути запобігання кризовим явищам, їх дослідження і вироблення заходів до їх подолання. З цією метою слід об’єднати зусилля науковців для аналізу інформаційних потоків, пов’язаних із виникненням криз та їх подоланням.

Одним із результатів цієї роботи повинен стати вибір стратегії забезпечення безпеки країни у широкому розумінні, що спирається на наукову основу та об’єктивну оцінку потенціалу України.

Щоб досягти якісних змін, на нашу думку, варто:

– розробити державну антикризову стратегію розвитку України;

– розробити антикризову програму оперативного реагування;

– впровадити в життя оптимальні процедури пошуку і узгодженого прийняття управлінських рішень на всіх рівнях;

– розробити концепцію кризостійкості держави з метою запобігання, протистояння та захисту від криз, викликів внутрішнього і зовнішнього середовища, надання можливості до самозбереження шляхом прогнозування, подолання кризових явищ та трансформації кризових загроз у нові можливості;

– удосконалити виборче законодавство шляхом ухвалення Виборчого кодексу, що став би інструментом захисту народного та державного суверенітету, який забезпечується лише справжніми виборами як єдиним легітимним інститутом формування влади і в центрі, і на місцях;

– передбачити реальні можливості корегування помилок;

– запровадити прогресивні зміни для покращення життя населення;

– забезпечити в правовому полі діяльність органів державної влади і управління, встановити демократичну процедуру законотворчості, дію всіх державних органів у рамках і на основі закону, дотримуватися правових процедур вирішення спорів;

– провести глибокий аналіз, прогноз та моделювання існуючої соціально-економічної ситуації;

– налагодити максимально тісний взаємозв’язок між органами публічної влади та громадянським суспільством не лише з метою подолання існуючих криз, а й з метою запобігання кризовим явищам;

– створити програми реального підйому економіки, визначити суспільно значущі перспективні цілі;

– створити належне інформаційно-комунікаційне забезпечення між інституціями громадянського суспільства та органами публічної влади з метою роз’яснення змісту державної політики щодо державно-управлінських реформ.

Таким чином, для України необхідною умовою успішного виходу з кризи є наявність власної стратегії антикризового управління, орієнтованої на мінімізацію політичних, економічних, соціально-етичних та інших втрат, які при цьому неминучі. Тому дослідження антикризового менеджменту в публічному управлінні є досить актуальним і потребує поглибленого вивчення та розвитку, що буде предметом наших подальших наукових досліджень.

Read more
No Comments

АНАЛИЗ ГОСУДАРСТВЕННОЙ РЕЛИГИОЗНОЙ ПОЛИТИКИ УКРАИНЫ В ОТНОШЕНИИ ПРЕОДОЛЕНИЯ РАСКОЛА ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

Постановка проблемы. Проблема раскола Православной Церкви в Украине является очень сложной и запутанной — за прошедщие столетия возникли несколько православных церквей, успел накопиться огромный комплекс нерешенных проблем, которые часто в недостаточной мере осознаются участниками межцерковного диалога православных церквей, так и при выработке стратегического курса государственной политики в разрешении этого эпохального вопроса. В то же время нельзя не заметить, что от степени научной обоснованности и совевременности принимаемых государсвенно-политических решений по данному вопросу во многом будет зависит поддержание социально-политической стабильности в украинском обществе, а с учетом особенностей непрекрающегося военно-политического противостояния с Российской Федерацией (РФ) политические последствия принимаемых решений могут оказать амбивалентное влияние на социально-политическую стабильность в Украине.

Найболее видное место среди работ посвященных вопросу преодоления раскола Православной Церкви занимают труды украинских религиоведов: А. Колодно­го, А. Сагана, А Шубы, А. Пашука, В. Бондаренко , В. Еленского, В. Журавського, В. Пащенка, Л.Филипович, П. Яроцкого и др., в том числе недавно защищенных диссер­тационных исследований: В. Бутинского, М. Гергерука.

К сожалению, в большом перечне научных и публицистических работ обычно можно встретить лишь фрагментарный анализ политики, характерный для описания обстоятельств конкретной ситуации, переполненный неприкрытым субъективизмом в зависимости от приверженности к определенной православной церкви или идеологии (чаще всего с позиций этнонационализма). Поэтому объективно возникает вопрос о рационализации процедуры проведения анализа государственной политики в данной сфере.

Анализ последних исследований и публикаций. Заслуживает внимания работа С. Н. Осиповского, в которой представлен ретроспективный анализ отношений института Президента Украины и представителей церкви. Можно согласиться с мнением автора, что при отсутствии за время независимости каких-либо системных изменений, обусловленных трансформацией законодательства в этой сфере, каждый новый Президент формирует свою модель отношений с религиозными организациями на основании собственных представлений. Поэтому, говоря о специфике влияния главы государства на формирование государственно-церковных отношений, следует отталкиваться не столько от законодательной базы, сколько от его публичных высказываний и частоты контактов с представителями тех или иных конфессий [8].

Конфликты в религиозно-церковной сфере для независимой Украины явились отражением сложного, исторически расслоенного, аномического, втянутого в модериназационные и глобализационные процессы социума; стали специфическим проявлением отчаянного столкновения различных социальных сил, политических идеологий и элит, альтернативных геополитических и геоконфесиональны интересов, ценностных систем, расходящихся этнокультурных образцов и менталитетов. Для Украины, как и других переходных социумов, наиболее болезненными и кризисогенными не могли быть «чисто религиозными», а генерировались как феномены сложной этно-политико-религиозной природы, неотъемлемые составляющие политических, государственно, национальных, духовно-мировоззренческих процессов. Не случайно для их анализа ученые обычно прибегают к терминам «этноконфессиональные», «этнорелигиозные», «религиозно-политические» конфликты и тому подобное [3, c. 299].

Уже в 1997г. стало очевидным, что «юрисдикционная проблема украинских церквей начинает приобретать черты осознанного проти­воборства двух             политико­-конфессиональных концепций: киевоцентризма и подчинения зарубежным религиозным центрам. Особую остроту эта дилемма приобретает именно в пра­вославной среде, которая имеет доста­точные теологически-канонические основания для наиболее полного следо­вания как одной, так и другой концеп­ции» [16, с. 18].

В последующие годы противостояние между двумя вышеописанными политико-религиозными коалициями православных церквей то обострялась, то затихала, часто приобретая латентный характер. В период относительного затишья каждая из церквей пыталась максимально нарастить свой институциональный потенциал. Накануне 2014г. (Революции Достоинства) данные государственной статистики за последние несколько лет показывали минимальный прирост институциональной структуры религиозного пространства Украины, достигнув относительной стабилизации. Завершение экстенсивного периода роста потенциала церквей уже само по себе служило предвестником нового витка межправославного противостояния, что со временем и случилось. После изменения геополитческой ориентации Украины эти церкви снова вынуждены были снова искать опору в старых и новых союзниках, которые смогли бы эффективно лоббировать их интересы при выработке тех или иных государственно-политических решений в этой сфере.

Вполне логично при таком характере выработки и реализации решений в государственной политике обратиться к концепции лобби-коалиций П. Сабатье [19, p.117], которая предполагает, что конкурирующие коалиции стремятся из­менить поведение государственных институтов для того, чтобы достичь политических целей в соответствующих сферах жизнедеятельности общества. К отличельным особенностям данной концепции, что она выходит из так называемых рамок «железного треугольника» (центральные органы испольнительной власти, органы законодательной власти и заинтерсованные группы) и расширяет перечень акторов политики двумя новыми группами. Первую группу составляют журналисты, ис­следователи и политические аналитики, которые играют важную роль в процессе выработки и оценке политико-управленческих решений, а ко второй предлагается отнести акторов из всех уровней власти, которые также могут оказывать значительное влияние на формирование и реализацию политики.

Выделение нерешенных ранее частей общей проблемы. Данную концепцию справедливо критикуют за нечувствительность к обстоятельствам, в которых принимаются политические решения. Также в ней не учитываются социальные цели, которые ставят перед собой участники лобби-коалиций. С обширным критическим обзором, посвященным данной концепции можно ознакомиться в коллективной работе[10]. На наш взгляд, многие причины возникновения сложностей с использованием данной концепции в различных областях государственной политики следует искать в том, что она изначально разрабатывалась в основном для объяснения энергетической и экологической поли­тики США. Поэтому для преодоления вышеуказанных недостатков необходимо разработать адекватный сложности решаемой задачи инструмент анализа государственной политики в сфере религии.

Целью статьи является:

— построение концептуальной модели анализа государственной политики в сфере религии в условиях конкурентой борьбы политико-религиозных коалиций;

— проведение анализа государственной политики Украины в отношении преодоления раскола Православной Церкви.

Изложение основного материала. Построение концептуальной модели.

Синергетика, исследуя развитие сложных открытых систем, использует модели, которые позволяют понять механизм возникновения порядка, она позволяет оценить и предсказать вероятностный отбор устойчивых состояний системы, процессы конкуренции и синхронизации их подсистем. Для развития концепции П. Сабатье (лобби-коалиций ) при построении модели анализа государственной политики в сфере религии будем использовать ту же концепутальную схему, которая использовалась автором при описании синергетической модели социокультурной динамики в работе [6]. С целью приспособить нынешнюю модель к более адекватному отражению процесса формирования государственной политики в нее были внесены определенные уточнения.

Коротко опишем состав основных уровней синергетической модели. На мегауровене модели религиозной сферы Украины можно условно выделить следующие группы управляющих параметров:

а) социоетальная (ядро культуры общества, наполненное универсальнами ценностями и смыслами);

б) общемировая (глобализация и т.п.);

в) региональная (геополитика и геоэкономика). Первая группа управляющих параметров отображает влияния ядра культуры, исторически сложившегося в украинском обществе. Например, к таким параметрам можно отнести: исторический опыт формирования и развития религиозных традиций, который нашел свое отражение в самобытности культуры украинского общества. Нельзя не упомянуть тот факт, что именно культура существенно влияет на религиозный и общественно-политические процессы с помощью механизма доминирующих в обществе этнокультурных архетипов, которые по-разному активизируются в зависимости от той или иной исторической ситуации. Вторая группа управляющих параметров отображает влияние общемировых процессов, возникших в связи с началом формирования нового планетарного социума. В состав параметров этой группы можно отнести: накопленный религиозный мистический опыт всего человечества; религиозные процессы в мире; глобализация, которая приводит к усилению универсальных архетипов человечества. Третья группа управляющих параметров учитывает региональные особенности исторического развития религий.

Элементы макроуровня производят параметры порядка, которые в определенной степени определяют поведение элементов системы, функционирующих на микроуровне. В качестве параметров порядка будем рассматривать формальные и неформальные светские и религиозные институты.

Микроуровень (параметры состояния) модели представлен из большого количества однотипных элементов, в нашем случае его состав включает обыденное религиозное сознание (ядром которого выступает габитус) отдельных индивидов или их малых групп. Изменения на этом уровне происходят достаточно быстро по сравнению с другими уровнями, поэтому их можно рассматривать как кратковременные переменные. Процессы, происходящие на микроуровне, с позиции высшего уровня при определенных условиях могут быть охарактеризованы как хаос и дестабилизация.

Промежуточным уровнем, который находится между макро- и мирко-уровнями модели, явлется мезоуровень. Именно на этом уровне наболее плодотоворно проходят процессы самоорганизации, в которых могут принимать участие индвидувальные и коллективные акторы различных полей, зарождаться эмерджентные структуры (неформальные институты). В рамках анализа изменения основных характеристик (взаимосвязь правил, сетевая взаимозавимость, ресурсная взаимозависимость, согласованность фрейма) политических коалиций американскими социологами Р. Эванс и Т. Кей предложено четыре механизма взаимодействия на мезоуровне:

— выработка правил – способность акторов в одном поле влиять или изменять правила в другом;

— посредничество в альянсах – способность акторов к посредничеству в альянсах, которая помагает влиять на процедуру принятия решений в различных полях;

— посредничество в ресурсах – степень, с которой акторы могут использовать принадлежащие им ресурсы в одних полях (областях), чтобы получить авторитет в других;

— адаптация фреймов – способность акторов стратегически адаптировать фреймы с целью максимально обеспечить их резонанс или повлиять на его изменение в другом поле [18, p. 975].

В качестве параметров порядка в предложенной синергетической модели полезно использовать понятия капиталов (ресурсов): символический, культурный, социальный, политический, религиозный и административный), которые ввел в научный оборот французский социолог П. Бурдье. Известно, что любые стратегии религиозных институтов (институтов или индивидов) определяются их положением в структуре полей и распределением религиозного капитала. Такие параметры имеют определенную универсальность и могут одновременно использоваться на макро, мезо- и микро-уровнях модели. Особенно важно для нашего исследования, что религиозный капитал можно эксплицировать как некую совокупность других видов капитала, т.е. получить относительно самостоятельные части религиозного капитала, которые могут быть затем исследованы.

Так, Б. Вертер в своей работе [22] обосновывает возможность эксплицировать религиозный капитал на те же составляющие, которые П. Бурдье представил для трех форм существования культурного капитала [5]: объектвированном, институциолизированном и инкорпорированном состояниях. Под объективированным религиозным капиталом следует понимать: храмы, святилища, священные реликвии, церковную утварь, одение священников. Инкорпорированый религиозный капитал по сути есть габитус, который приобретается в процессе социализации. Под институцыионализованным религиозным капиталом будем понимать образовательные квалификации. Представление о первых двух формах религиозного капитала церквей (религиозных организаций) можно получить из ежегодных отчетов государственной статистики, тогда как о третьей составляющей можно судить лишь косвенно по данным социологических опросов или количеству участников массовых мероприятий религиозного характера (крестные хода и другие публичные обряды). Так как П. Бурдье в своих работах рассматривал в основном иерократическую церковь прежде всего как социальный институт, то в вышеуказанный список экпликации следует пополнить символическим капиталом религиозных лидеров (имеет очень большое значение для «новых религиозных движений» — НРД), который в определенных условиях также может оказывать существенное влияние на процесс накопления других видов капитала. Представленная экпликация религиозного капитала, в силу своей целостности отражает качественную определенность объекта моделировоания, открывая новые возможности для анализа и мониторинга общественных процессов в религиозной среде. Так, сложно говорить о домировании определенной церкви (религиозной организации), если она не обладает достаточным объемом различных форм религиозного капитала, прежде всего его культурных составляющих, которые со временем становятся соизмеримыми друг с другом. Органы государственной власти, принимая определенные регулятивные решения в отношении религиозных организаций, могут оказывать значительное влияние на процесс накопления ими различных форм капитала. Чтобы лучше понять, каким образом инструменты политики могут воздействовать на основые элементы религии предлагаем воспользоваться результами работы [19] американского политолога М. Макгинесса, которые представлены нами в достаточно упрощенном виде в табл.1.

 

 Таблица 1.

Соответствие инструментов политики и основных элементов религии (на примере США)

 
Основные элементы религии: Типы инструментов политики:
Правовой статус Административное регулирвание Финансовый Символические дейстия
Верования и доктрина ± — Нет данных +
Ритуалы — + Нет данных +
Священные nексты, символы и наративы — — + +
Посещение свещенных мест + + + +
Кодексы поведения и нормативные предписания + + + +
Религиозные организации и способы выработки коллективных решений, выборы лидеров ± + ± +
Религиозные организации и процесс взаимодействия с внешним миром — ± + +
Социальные сети и идентификация с религ. собществом + ± + —

Алгоритм анализа политики в рамках данной модели можно представить в виде совокупности следующих этапов:

  1. Анализ изменений управляющих параметров модели, влияющих на процессы формирования конкурирующих коалиций (мегауровень).
  2. Анализ институционального состава участников конкурирующих коалиций (макроуровень), их структурных позиций и капиталов.
  3. Анализ механизмов взаимодействия между участниками как внутри коалиций, так и с органами публичной власти (органов государственной власти и местного самоуправления) на макро и мезо-уровне, а также их влияние на работу механизмов прямых и обратных связей с микроурвнем.
  4. Анализ используемых инструментов политики и их практического влияния на распределение структурных позиций и капиталов участников конкурирующих коалиций.

Следует заметить, что изменения в микро и макроуровне не могут в течение короткого промежутка времени существенно повлиять на внешние условия (мегауровень), кроме случаев, когда система находится в точке (зоне) бифуркации.

  1. Анализ государственной политики Украины в отношении преодоления раскола Православной Церкви (2014-2016)

Подводя итоги 25 лет развития религиозной сферы Украины, украинский религиовед Л. Филипович отметила: «церкви / религиозные организации представленные в религиозном поле Украины активно выходят в публичную сферу, не боятся ни узкцерковной (ни внутриконфесиональной или внутрирелигиозной), ни широкой светской среды, комфортно чувствуют себя в различных социальных полях» [15].

В Украине, как и в большинстве современных демократических стран, церкви (религиозные ор­ганизации) юридически выведены из политической сферы, но ак­тивно сотрудничают с основными акторами формирования и реализации государственной политики в сфере религии, к числу которых помимо государства и религиозных организа­ций можно отнести: религиозные масс-медиа, академические стурктуры, экспертные советы, адвокатуру, межрелигиозные советы и международные организации.

В начале 2014 года после трагических событий Революции Достоинства и возникновения военно-политического конфликта на востоке Украины, и прежде всего после падения прежнего политического режима резко пошатнулись позиции политико-религиозной коалиции, в состав которой входила УПЦ (МП), в то время как позиции УПЦ КП значительно улучшились во многом благодаря поддержке политических сил из конкурирующей коалиции, которые после проведения досрочных парламентских выборов пришли к власти. После того, как в этом же году появились данные социологических исследований (финансовую поддержку в их проведении оказало правительство Канады), зафиксировавших смену лидера среди православных церквей казалось судьба УПЦ (МП) предрешена.

Свою лепту в создание негативного имиджа этой церкви внесли многие отечественные представители масс-медиа, публично обвинив УПЦ (МП) во всех грехах РПЦ и ее околоцерковных организаций (некоторые из них дейтсвительно принимают участие в российско-украинском вооруженном конфликте на Донбассе). «Поскольку в их (журналистов- Г.В.) компетенцию входит в основном знание политического мира, основанное скорее на личных контактах и признаниях (если не на сплетнях и слухах), чем на объективном наблюдении и расследовании, журналисты склонны сводить все к теме, в которой они являются экспертами. Их интересует игра и игроки, а не ставка игры, чистая политическая тактика, а не суть дебатов, эффект, производимый тем или иным выступлением в логике политического поля (коалиции, альянсы или конфликты между политиками), а не его содержание (случается даже, что они изобретают и навязывают в качестве темы для дискуссии абсолютно искусственные сюжеты)», — отметил П. Бурдье характерные оосбенности данной профессии [2, с. 155].

Дополнительную весомость сюжетам в масс-медиа придали профессиональные комментарии представителей науки (прежде всего религиоведов и политологов), а также экспертов в сфере безопасности. Следует заметить, что многие из них являются полистатусными акторами, за плечами которых многолетний опыт подобной работы . Так, в автореферате диссертационного исследования А. Юраша за 1996г. отмечается, что кроме исследователей, которые декларируют объективный подход к освещению религиозной проблематики, еще больше тех, которые вполне сознательно выступают на стороне определенной религиозной общины и стали ее репрезентантами, а часто и идеологами. Среди первостепенных авторов из среды УПЦ КП следует обязательно упомянуть С.Здиорука, А.Жуковского, Д.Степовика [17, с. 8]. За последующие десятилетия этот список пополнился новыми авторами, которые успели в соавторстве с вышеуказанными исследователями опубликовать не одну научную работу.

На таком фоне политико-релилигозная коалиция с УПЦ КП решила предпринять очередную попытку создать в Украине единую и автокефальную Поместную Православную Церковь. На первом этапе планировалось объединить УПЦ КП и УАПЦ. Следующим этапом должно было стать обращение к Константинопольской Церкви через украинскую власть с просьбой предоставить новой церкви статуса автокефалии, так как вышеуказанные церкви еще не получили официального признания во Вселенском Православии. Но небольшой разрыв в социологических данных 2014г. между УПЦ(МП) и УПЦ КП желательно было актуализировать новыми более масштабными социологическими иследованиями, чтобы новые данные социологов более убедительно показывали необходимость участия государства в этом процессе, как того требуют стандарты демократического общества. Новые социологические исследования провел консорциум из четырех известных в Украине компаний (Центр социальных и маркетинговых исследований SOCIS, Социологическая группа «Рейтинг», Центр Разумкова и КМИС). Накануне даты планируемого объединения двух вышеуказанных церквей социологи от консорциума сообщили, что общий тренд изменений в религиозных настроениях среди православных еще больше усилился в пользу УПЦ КП и УАПЦ. К сожалению, новое руководство относительно небольшой УАПЦ сочло условия объединения от УПЦ КП для себя неприемлемыми и вышло из переговорного процесса. Но так как сценарий на достижение полной независимости от РПЦ был уже запущен — силами провластной коалиции было принято решение сразу перейти ко второму этапу его реализации. После необходимых дипломатических усилий украинских властей перед Всеправославным собором к Константинопольской Церкви обратилась Верховная Рада Украины с просьбой к Вселенскому п.Варфоломею о предоставлении Украинской Православной Церкви статуса автокефалии, а также анулировании акта 1686г. о присоеденении Киевской митрополии к Московскому Патриархату. Недавно Константинопольский Патриархат сообщил, что формально приступил к изучению обращения. Вряд ли стоит ожидать скорого решения по данному вопросу – в данный момент сложно спрогнозировать развитие ситуации в украинском православии.

Несмотря на все усилия, за указанный период УПЦ КП так и не смогла нарастить достаточный объем религиозного культурного капитала (общее число религиозных организаций, храмы и арендованные молитвенные помещения, общее число священников и монахов) в несколько раз меньше, чем у УПЦ (МП) [6]. Не исключено, что именно поэтому представители действующей власти в своих публичных выступлениях практически не вспоминают о данных государственной статистики, а предпочитают ссылаться только на данные социологических исследований.

Более того, известный украинский религиовед А. Саган попытался объяснить причину существования такого значительного разрыва между данными государственной статистики и результатами социологических исследований. По мнению эксперта, приходы УПЦ в большем количестве имеют всего по 10 прихожан (указывая лишь на минимальные требования соответствующего закона о регистрации религиозной общины, — Г.В,), тогда как УПЦ КП имеют более значительную долю приходов, которые насчитывают более 1000 прихожан [21]. Сложно судить насколько такое пояснение соотносится с религиозной микроэкономикой — содержание прихода для 10 прихожан будет просто нерентабельным, а для функционирования больших храмов необходимы большие помещения, также достаточное количество обслуживающего персонала. Безусловно, если бы существовало вышеописанное соотношение приходов, то оно бы нашло свое выражение в данных государственной статистики.

Что касается адаптации фреймов (когнитивно-аффективных схем) обе конкурирующие церкви внесли в них существенные коррективы. Здесь необходимо отметить два важных момента адаптации, которые должны были обеспечить церквям необходимый уровень поддержки.

В одной из своих работ российский исследователь Г. Смирнов для православия выделил два идеальных типа: народный и государственнический [14]. В реальной жизни существует всегда определенная комбинация этих двух типов, хотя во многом возможности ее модификации определяются тем, какое положение по отношению к власти занимают представители определенной церкви. Поэтому закономерно, что УПЦ (МП) сместила основной акцент своей деятельности на воцерковленный народ, в то время как УПЦ КП решила быстро занять освободившуюся нишу государственнической церкви.

Другой характерной особенностью адаптации фрейма УПЦ КП стала попытка усилить семантическое противопоставление двух традиций богослужения: церковнословянской и украинской. Хотя, представили УПЦ (МП) заявляют, что не настроены в данном вопросе столь категорично, объясняя использование церковнославянского языка больше желанием сохранить давнюю церковную традицию. В настоящее время в большинстве храмов УЦП (МП) литургия совершается на церковнославянском языке. Проповедь обычно читается на украинском или русском. При определенных условиях у прихожан этой церкви есть возможность выбора языка богослужения.

Определенное сопротивление попыткам внести изменения в фрейм церкви объективно связано с особенностью формирования ее инкорпорированного религиозного капитала – очень сложно изменить габитус людей старшего поколения. Именно вопрос языка богослужения во многом был искусственно раздут средствами масс-медиа, в надежде на то, что он станет решающим фактором в борьбе за сердца православных верующих.

Чтобы улучшить позиции УПЦ КП и максимально ослабить возможности УПЦ (МП) в вопросе накопления религиозного культурного капитала участниками провластной коалиции подготовлено два законопроекта № 4128 и № 4511. Если первый законопроект не соответствует нормам европейской практики, то второй носит явно дискриминационный и антиконституционный характер через прямое вмешательство во внутренние дела церкви.

Кроме того, явными и неявными участниками провластной коалиции активно задействуются инструменты политики из так называемой «серой зоны», о которых нельзя однозначно сказать, что они противозаконны.

Так, министром культуры В. Кириленко (членом Высшего церковного совета УПЦ КП) в начале 2016г. было принято единоличное решение о передаче храма «Малой Софии» Национального заповедника в пользование УПЦ КП.

Как замечает Ю. Решетников, что в июне 2016 года Министерство культуры Украины вернуло УПЦ (МП) уставы 8 монастырей и 2 епархий на доработку, так и не приняв ни решение об их регистрации, ни предусмотренное статьей 15 Закона Украины «О свободе совести и религиозных организациях» решение об отказе в их регистрации. При этом на «рассмотрении» министерства продолжает находиться устав епархиального управления Львовской епархии УПЦ, поданный еще в далеком декабре 2014-го[13].

Среди политических механизмов следует особо выделить два вида механизмов: секюритазации и социально-коммуникативный. С помощью механизма первого вида можно любую проблему объявить вопросом национальной безопасности, а указав на определенный субъект угрозы, можно с целью защиты объекта требовать по отношению к нему применения чрезвычайных мер (например, законопроект № 4511). При этом усилия экспертов по безопасности чаще направлены на поиск подкреплений выдвинутого аргумента о необходимости срочной секюритизации, чем на скрупулезный поиск ответов на вопросы: насколько оправдан такой шаг и насколько принимаемые меры адекватны существующей угрозе. Весьма показательными в этом плане стали аналитические записки к Посланиям Президента Украины за последние несколько лет. Если в 2015 году явной угрозой национальным интересам была названа деятельность УПЦ (МП) в Украине[1, c. 367], то в 2016 году уже предлагается в число особо важных вопросов национальной безопасности включить проблему конституирования Украинской Правословной Помесной Церкви (УППЦ) [2, с. 233-234]. С большой долей вероятности можно предположить, что активную роль в процессе этих подготовки аналитических материалов сыграл отдел гуманитарной безопасности Национального института стратегических иследований, который возглавляет С.Здиорук. Примером неоправданной секюритизации в западных странах стала так называемая исламская угроза, когда вместо того, чтобы сосредоточиться на борьбе с относительно небольшими группами религиозно мотивированных террористов, в качестве субъекта угрозы была выбрана целая религия. В итоге реззультаты такой борьбы возымели обратный эффект – социальная опора террористов выросла в несколько раз.

Социально-коммуникативный механизм позволяет определенным образом выстраивать систему символических действий власти. Кроме совместного проведения публичных церковных обрядов с участием первых лиц госудасртва и представителей определенной церкви, также к перечню такого рода действий следует добавить работу пресс-служб центральных органов власти. Например, особый порядок очередности при совместном упоминании церквей в официальном пресс-релизе может косвенно свидетельствовать о значимости для государства той или иной церкви [9].

Выводы и предложения. Подводя итоги проведенному анализу, отметим, что решение украинских властей с помощью политических инструментов автивно продвигать процесс конституирования УППЦ несет в себе значительные политические риски, прежде всего в силу значительной фрагментированности православной среды Украины. К последствиям проводимой политики следует отнести резкое обострение межконфессиональных отношений. В XXI веке демократическому государству, декларирующему мировозренческий и религиозный плюрализм, крайне сложно будет навязать решение в столь важном вопросе духовной жизни украинского общества. Выход из сложившейся ситуации следует искать через налаживание межцерковного диалога, который со временем мог сблизить позиции православных церквей. Лишь после того, как православная среда станет более однородной, государство смогло бы включиться в процесс конституирования УППЦ.

Read more
No Comments

РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМ АКТИВИЗАЦИИ УЧЕБНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СТУДЕНТОВ

Социально-экономические реформы в современном мире определяют изменения в системе образования, ориентируя на качественную подготовку специалистов, знающих круг своих компетенций и умеющих качественно выполнять профессиональные функции. Но складывающаяся в системе образования обстановка, несмотря на фундаментальность обучения, говорит о проблемах высшего образования, о снижении культурного уровня обучающихся, о духовно-нравственном обнищании личности, об утере потребности в межличностном взаимодействии, о практической неготовности соответствовать полученной квалификации.

В соответствии с требованиями ФГОС нового поколения развитие общекультурного уровня будущего специалиста является неотъемлемой частью образовательной подготовки. В этой связи приходит понимание, что требуется усиление внимания к подготовке будущего специалиста, развитию грамотной, компетентной, творчески активной личности, способной к самореализации в культурном пространстве современного общества.

Решение этих задач напрямую связано с актуализацией ценностей профессиональной культуры, профессионального взаимодействия, компетентностного подхода, с особым вниманием к изучению особенностей научного и социального интеллекта будущего педагога, культуры его мышления, культуры речи, развитием профессиональной этики, умения определять свои горизонты и быть мобильным в реализации своих возможностей.

В связи с этим, можно отметить, что идет поиск инновационных подходов к педагогическому образованию (В.А. Адольф, К. Ангеловски, А.А. Вербицкий, Н.Ф. Ильина, М.В. Кларин, А.П. Панфилова и др.); факторов, способствующих педагогическому творчеству и творческому применению педагогического опыта (И.В. Борисов, С.Г. Воровщиков и др.); разрабатываются модели в контексте современного представления о профессиональном развитии специалиста (Г.А. Бордовский, Г.В. Букалова, С. Г. Вершловский, И.А. Зимняя, О.А. Лапина и др.); внедрения инновационных процессов взаимодействия в образовании (В. И. Журавлев, Е.В. Коротаева, Е.Л. Федотова, С.А.Харченко, Н. Р. Юсуфбекова и др.). Нельзя не учитывать и работы, где рассматриваются эволюционные процессы цивилизации, гуманитаризации сознания, развития культуры мышления (А.Г Асмолов, Н.В. Маслова, Л.Н. Ясницкий и др.).

Однако, проблема развития общекультурных компетенций будущего учителя в процессе освоения педагогических инноваций широко не выступала предметом специальных исследований.

Цель нашего эмпирического исследования состоит в изучении особенностей развития у студентов – будущих организаторов педагогического процесса и социальных работников – способности к активному взаимодействию в процессе обучения и понимания значения взаимной дополнительности, взаимной ответственности.

Мы предположили, что активизация взаимодействия позволит сформировать не только интерес к изучаемому материалу, но и убедит, что есть индивидуальные различия во взглядах, иное мышление, личностно значимая аргументация. У каждого есть набор истин, которыми он живет, принципов, которым он следует, возможностей, с которыми человек смирился, убеждений, которые он не хочет менять.

Определив предметом своего внимания интерактивные технологии как

средства развития общекультурных компетенций у студентов, мы понимали, что исследование затронет не только приемы оптимизации образовательного процесса в вузе, его эффективность, но и процесс конструирования модели отношения к формам и методам организации. Кроме того, интерактивные технологии обучения будут влиять на расширения поля культурных знаний, речемыслительных умений, творческой активности во взаимодействии, если соблюдается принцип комплексности дидактических, психологических и методических процедур.

«Человек и культура – самые сложные феномены для адекватного определения, поэтому любое однозначное определение обречено на ограниченность» – пишет Л.П.Буева [3, с. 11-17].

Следует согласиться с автором в том, что человек поликультурен, «он открыт не только наличным формам культуры своего общества, но и прошлому – разнообразию истории, сменяющим друг друга типам знаково-символических систем во всем их своеобразии…», что «культура – это также «техника» и технология, аккумулирующая наиболее эффективные способы духовной и практической деятельности, формы коммуникации как общества, так и личностей, его составляющих… она – необходимое условие его становления, движущая сила, стимул и духовно-практическое основание социального развития» (там же, с.12).

Как следует из заключений авторов культурологических исследований (Н.А. Бердяев, Л.П. Буева, Е.В. Бондаревская, И.А. Колесникова и др.), проблемное поле образования человека культуры еще не сложилось. Требует особых исследований процесс формирования устойчивой духовной структуры личности, широкой грамотности, культуры взаимодействия и преодоления пассивности при исполнении различных социальных ролей и в профессиональной самореализации.

Одной из причин мы считаем сложившуюся на протяжении долгого времени практику обучения как односторонней коммуникации: от учителя – к ученику, из учебника – к ученику, информационные системы – студенту. В этом случае главное в том, чтобы принять и воспроизвести, пересказать, запомнить, но в меньшей степени – понять и принять.

А любое знание будет только тогда осознано, когда оно стало убеждением, значимой ценностью, принято обучающимся как основа к действию.

Необходимо другое пространство общения, такая убеждающая сила, которая характеризовалась бы взаимопониманием между людьми.

Должна быть построена «новая творчески-инновационная среда» [5, с.23-30], где сочетается готовность преподавателя к инновационной деятельности и интерактивному использованию информационных средств и инструментов (язык, масмедийные средства), взаимодействовать и организовывать взаимодействие и самостоятельность студента, готовность действовать автономно.

Известно, что автономность в познавательной деятельности предусматривает определенный опыт принятия личных решений, рефлексии, рациональность способов выбора и обработки информации, соблюдение норм деловой культуры и культуры презентации результатов. Тут возникает еще одна проблема, которая нуждается в осмыслении, – это работа с информацией.

Как правило, преподаватель при отборе информации учитывает ее значимость, концептуальность, исходя из междисциплинарного и межкультурного видения задач дисциплины, новизну, проблемность.

Новая модель коммуникации предполагает не просто допуск высказываний обучающихся, что само по себе является важным, а привнесение в образовательный процесс их знаний.

Тут следует учитывать, что (за небольшим исключением) информация, представленная студентами, чаще всего, общедоступна, поверхностна, не отличается новизной и не требует особого внимания. Значит, нужна особая культура организации заданий, побуждающих осмысливать факты, искать существенное и ценностно значимое. А в оценке полноты информации и усвоения содержания предмета важно ориентироваться на уровень профессионального менталитета (умственных навыков и духовных смыслов), установок, индивидуально раскрывающихся в исследовательских компетенциях и способности к абстрактному мышлению, к самостоятельному освоению новых сфер профессиональной деятельности, к креативному решению познавательных и исследовательских задач. При этом важно, чтобы студент усвоил, что самостоятельная работа может быть интересной, если она – деятельность по сути исследовательская, если в основе – творческий поиск нового взгляда на объект внимания, оптимальных решений разнообразных педагогических задач и требует своей логики доказательств.

А новизна всегда привлекает внимание, вызывает интерес не только содержание, но и информатор.

Многосторонняя форма коммуникации не только позволяет отказаться от монополии на истину, но и является необходимым (но не достаточным) условием для конструирования обучающимся своего знания. Действительно, каждый участник коммуникации потенциально имеет возможность, встречаясь, сталкиваясь с позицией других участников, продвигаться в процессе конструирования знания (совместным по форме и индивидуальным по сути).

Здесь каждый строит свое знание, на которое у него есть запрос сегодня и которое может развиваться по мере возникающей необходимости – завтра или через несколько лет после окончания вуза.

Для реализации актуальных требований сегодняшнего образования должны быть разработаны новые формы обучения, которые позволят не только сформулировать умение сомневаться, но и получить опыт освоения спорности мнения.

В качестве апробации темы было проведено шесть занятий (всего 12 часов) со студентами-бакалаврами и две экскурсии (всего 2 часа). Практика проводилась в ПИ ИГУ, для эксперимента была взята дисциплина «Культурно-просветительская деятельность педагога». На занятиях использовались различные интерактивные подходы, такие как творческие задания; работа в малых группах; дискуссия; обучающие игры; изучение и закрепление нового материала на интерактивной лекции (лекция-беседа, лекция – дискуссия); использование общественных ресурсов, социальные проекты и другие внеаудиторные методы обучения, например, просмотр и обсуждение видеофильмов, экскурсии, приглашение специалиста, выставки.

Учитывались и особенности восприятия студентами новой информации. На занятиях использовались технологии, которые могли бы вовлечь в процесс представителей разных типов восприятия (презентация и видео для визуалов, аудиозаписи для аудиалов, работа с карточками, буклетами и прочим наглядным материалом для кинестетиков).

Тема «Музеи Иркутска» предполагала обобщение представлений о музеях города Иркутска, расширение знаний в этой области, привлечение внимания к музейной области, как социально значимой для сохранения ценности культурного наследия и культурно-просветительской деятельности. С помощью аудиозаписи фортепианной пьесы М. П. Мусоргского «Картинки с выставки», придуманную композитором во время прогулки по музею, проведена презентация «Музеи Иркутска», оформлены ментальные карты и коллажи из готовых картинок и обоснована ценность данной информации. Интерактивная экскурсия по музею Декабристов, вызвала интерес к культурно-просветительной деятельности декабристов в Сибири и Иркутской области.

Рассказы о современных мероприятиях и акциях в музее, таких как «Ночь в музее», «Кино в музее», «Театральная студия в музее», «Исторические танцы в музее», «Интерактивная экскурсия по музею» расширили представление о просветительской роли музеев.

Активные технологии в развитии интереса к изобразительному искусству строились на презентации «Направления в изобразительном искусстве», использовании видео «Взгляни на лицо», игра «Отгадай направление» с показом картин и широким обсуждением.

Занятие «Супрематизм. Черный квадрат К. Малевича». Цель занятия: ознакомить студентов с абстрактным искусством с помощью таких интерактивных технологий, как «игра» и «дискуссия», просмотр видео «Зарождение современного искусства». Обсуждение. Презентация «Супрематизм К. Малевича». Обучающая игра с фигурами. Дискуссия на тему «Черный квадрат К. Малевича – искусство или шарлатанство?».

Экскурсии как одна из форм проведения занятий чаще всего требуют вынесения их за пределы расписания. Так была организована экскурсия в музыкальный театр им. Н. М. Загурского.

 Цель экскурсии: расширить знания в области театрального искусства.

В ходе экскурсии студенты ознакомились с историей театра, внутренней обстановкой (пространство вокруг сцены и рабочие цеха). Экскурсия была поделена на две части. Первую часть проводил сотрудник театрального музея, вторая часть проводилась педагогом. В рамках экскурсии студенты также посетили выставку фотографий М. Свининой «Иркутский балет».

Для одного из занятий по теме «Архитектурные памятники Иркутска» подготовлена аудиозапись «Иркутская история» (А. Маршал), совмещенной со слайдами, просмотр видео «Прогулка по Иркутску», просмотр фильмов «Сибирская старина», «Исторический квартал – назад в будущее», где представлен 130-ый квартал как попытка реставрации.

Обучающая игра «Экскурсия по городу Иркутску». Студенты делятся на три группы, получают раздаточный материал и на листах ватмана выстраивают маршрут экскурсии по городу Иркутску. Затем каждая группа рассказывает о том, по какому маршруту они бы провели экскурсию.

В качестве самостоятельных работ студенты подготовили выставочный материал, например,

«Деревянное зодчество Иркутска и 130-ый квартал. Сходства и различия»

Кроме того, студенты представили работы художников, ювелиров, декораторов, видеографов, фотографов, вдохновленных старым городом и его деревянным зодчеством.

В качестве основной составляющей интерактивной деятельности можно выделить максимальную познавательную активность в период изучения дисциплины: творческое взаимодействие, коллективный анализ, положительные установки на приобретение новых знаний проявлялись не только на семинарских и практических занятиях, но и на лекциях, при оценке качества усвоения данного предмета.

Таким образом, можно судить о том, что процесс активизации учебной деятельности студентов связан напрямую не только с получением новых качественных знаний, но и со всесторонним общекультурным развитием.

Read more
No Comments

ФОРМИРОВАНИЕ КЛЮЧЕВЫХ КОМПЕТЕНЦИЙ НА УРОКАХ АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА.

Речевая компетенция – развитие коммуникативных умений в 4-х видах речевой деятельности (говорении, аудировании, чтении, письме).

Языковая компетенция – овладение языковыми средствами (фонетическими, орфографическими, лексическими, грамматическими).

Социокультурная компетенция – приобщение учащихся к культуре, традициям страны изучаемого языка.

Учебно-познавательная – ознакомление с доступными учащимся способами и приёмами самостоятельного изучения языков и культур с использованием новых информационных технологий.

Изучение истории, традиций, культуры страны изучаемого языка является сутью социокультурной компетенции и становится важным элементом обучения.

Абсолютно некомпетентностных форм и методов учебной работы не существует. Однако, некоторые формы сами по себе не работают на развитие ключевых компетенций:

— монолог учителя,

— фронтально-индивидуальный опрос,

— информирующие беседы,

— самостоятельные работы по учебнику,

— демонстрация фильма,

— традиционная контрольная работа.

Компетентностными методами и формами являются такие, которые имеют не только учебное, но и жизненное обоснование. Например,

А) метод проектов (в 4 классе есть задание: составь план отдыха для туристов в нашем городе, учащиеся работают в группах, составляют брошюру «От дохни с пользой в нашем городе», сопровождая свою работу фото и иллюстрациями),

Б) игровая технология,

Например, communication games (коммуникативные игры).

  1. Picture gap (у обучаемых имеются почти одинаковые картинки, некоторые изображения отличаются, и различия нужно обнаружить при помощи вопросов, не видя картинки партнёра),
  2. Ext gap (у учащихся имеются аналогичные тексты или фрагменты одного и того же текста одного ученика, отсутствуют в тексте другого ученика, и недостаток информации нужно восполнить),
  3. Knowledge gap (у одного ученика имеется информация, которой нет у другого, и её нужно восполнить),
  4. Belief gap (у обучаемых имеются разные убеждения, а нужно выработать единое мнение)

Методы обучения, результатом применения которых всегда является создаваемая учениками образовательная продукция: идея, гипотеза, текстовое произведение, картина, поделка, план своих занятий и т.п. называются эвристическими. Вот некоторые из них.

  1. Метод эмпатии (вживания) означает «вселения» учеников в изучаемые объекты окружающего мира, попытка почувствовать и познать его изнутри. Рождающиеся при этом мысли, чувства, ощущения и есть образовательный продукт ученика, который может затем быть им выражен в устной, письменной форме.

Например, учитель: Imagine yourself that you are “Tornado”. How can you describe yourself? Name your adjectives, verbs, your favourite season, places you occur, your weather.

Ученик: I am Tornado, I am the most terrible of all storms. I am dangerous, violent, strong, cruel, noisy and destructive. I destroy houses, carry away cars and telephone boxes. И т.д.

  1. Метод «мозговой штурм».

Путём мозговой атаки учащиеся называют всё, что они знают и думают по озвученной теме, проблеме. Все идеи принимаются, независимо от того, правильны они или нет. Роль учителя – роль проводника, заставляя учащихся размышлять, при этом внимательно выслушивая их воображения. Например,

What comes to mind when you hear the expression : what is a calendar?

  1. Метод: «Знаем/ хотим узнать/ узнали».

Этот приём применим для чтения или прослушивания лекции. Учащимся предлагается начертить таблицу из трёх колонок: Знаем/ хотим узнать/ узнали. Такая же таблица и на доске.

  • В колонку «знаем» заносятся главнейшие сведения по заявленной теме
  • В колонку «хотим знать» заносятся спорные идеи и вопросы и всё, что учащиеся хотят узнать по данной теме
  • В колонку «узнали» учащиеся записывают всё, что они почерпнули из текста, располагая ответы параллельно соответствующим вопросам из второй колонки, а прочую новую информацию надо расположить ниже. Затем идёт обмен соображениями со всей группой. Итоги заносятся в колонку.

Например, таблица, созданная учащимися при работе с текстом «Air pollution».

WE KNOW WE WANT TO KNOW NOW I KNOW HOW TO

Factories, cars, What else causes air We cause air pollution using

cause air pollution pollution? Cleaning products, dust,

paint, insect sprays,

cigarette smoke, steam

from cooking

Учёными разработаны требования к отбору материалов для формирования компетенций в обучении английскому языку.

  • Аутентичность используемых материалов
  • Информационная насыщенность
  • Новизна информации
  • Современность и актуальность
  • Учёт интересов учащихся, увлечения, предпочтения
  • Соответствие речевых высказываний литературной норме изучаемого английского языка
  • Страноведческая и лингвострановедческая значимость материалов
  • Отбор и использование учебных материалов в соответствии с уровнями владения иностранным языком обучающихся
  • Организация отобранных материалов в соответствии с принципами тематичности и нарастания сложности

Таким образом, часто используя совокупность всех ключевых компетенций, мы добьёмся, чтобы наши обучающиеся стали практическими пользователями английского языка.

Read more
No Comments